Какой-то зверёк бросился прочь, заслышав тяжёлые скорые шаги, мелькнул пушистым хвостом и другой. Тут я увидел фигуру человека под самым высоким деревом, заметил, что вокруг ствола этого дерева полностью растоплен снег. Оказавшись совсем близко, я с трудом остановился и окончательно убедился, что передо мной всего лишь человек, по какой-то причине привязанный к дереву. Человек сидел на земле, раздвинув ноги, под которыми находились две продолговатые ямы, (вероятно, он вырыл их своими ногами, суча ими в бессильной ярости); подбородок опущенной головы упирался в редко вздымающуюся грудь; меж сухих, в кровоподтёках, губ вырывался стон, теперь похожий на стихающий крик раненной стрелой птицы, давно упавшей на землю.
Я стал перед человеком на корточки и тихо спросил:
— Вы слышите меня?
Человек продолжал стонать, не обращая на меня внимания.
— Вы слышите меня? — повторил я громко и дотронулся до его ноги.
Тогда он вздрогнул, поднял голову, но взгляд его был направлен сквозь меня, в бесконечность, которой он уже наполовину принадлежал, потому что его миром был мир видений и бреда.
Я продолжил говорить с ним почти во всю силу голоса, но человек (теперь я также приметил его высокий, просто громадный рост) не отзывался, он был один на один с собой и своими кошмарами. Я схватился за голову, начал ходить то в одну, то в другую сторону, отчаянно соображая, что можно сделать, чтобы помочь несчастному. Сразу было ясно: человека нужно доставить в жилище Авенира.
— Трансгрессия? — спросил я вслух сам себя, но отмёл это предположение: рисковать было нежелательно, тем более, один раз меня едва не схватили. — Нет, нельзя. Нужно… да, именно!
И я немедленно трансгрессировал по методу Авенира, чтобы испросить у него совета.
Через пять минут мы вдвоём находились на Ведольских хребтах. Авенир со знанием дела осматривал человека, которого мы только что отвязали.
— Очень странный субъект, дорогой мой ученик, очень странный. Заметил его рост? А снег растоплен вокруг дерева лишь по одной причине: он способен согревать себя. Но кто его привязал? Вероятно, соплеменники за какую-нибудь провинность. Ага, ага… Что ж, могу с уверенностью сказать: это не человек.
— А кто же? — опешил я.
— Погоди, придёт в себя, расскажет.
— Выживет?
— Как пить дать. Он далеко не так прост, как кажется на первый взгляд. Ему до кончины так же далеко, как тебе до седины.
— Ну, а переправить каким образом его можно? Не на руках нести же?
Авенир насмешливо посмотрел на меня.
— Ох, глуп ты, Николай, как винная пробка глуп.
— А вот оскорблять не надо! — вспылил я.
— Да кто ж тебя оскорбляет? Я всего лишь озвучиваю прискорбный факт. Но-но, погоди отворачиваться и в низкой мести поносить меня грязными словами, — усмехнулся старец. — Сделаем мы так. Кто-то из нас возвращается домой и создаёт мощную трансгрессионную воронку, скажем, за десять минут. Тот, кто остаётся здесь, отсчитывает десять минут (я взял часы, ибо предполагал, что они понадобятся) и трансгрессирует с этим молодцом обычным способом.
— Меня точно схватят, — буркнул я, глядя в землю.
— Тогда создавай воронку.
Молчание. Я весь кипел.
— Ну?
— Не умею, — промямлил я.
— Что? — переспросил Авенир, хотя, уверен, он прекрасно слышал мои слова.
— Не умею, — прорычал я и почти с ненавистью посмотрел на старца. В его глазах играли огоньки.
— Ах, вот оно что… Полагаю, ты вообще не знаешь, что такое воронка и для чего она нужна?
— Не знаю, — сказал я ровным, металлическим голосом. — Что дальше?
Авенир понял, что очередной урок по обузданию моей гордости провалился, что он подошёл к той черте, за которой я перестану отвечать за свои слова и поступки, и заговорил без усмешки и превосходства опытности.
— Воронка — это прекрасная защита от перехвата при трансгрессии. Неужели вас такому не учили в Академии? Ах, да, это снова не законно. Воронку мало кто умеет делать, это достаточно хитроумная магия. Воронка, созданная в месте, куда человек хочет прибыть, засасывает этого человека, уменьшает время трансгрессии, почти сводит на нет возможность перехвата. Если воронка мощная, закрученная умелыми руками, она может стать своеобразным мостом, а мост, как тебе известно, чертовски удобная вещь. Достаточно одной поверхностной мысли о месте пребывания, и ты уже на другой стороне. Воронка действует один раз и мгновенно разрушается. Ах да, не советую создавать воронки, особенно мощные, вблизи междугородних портов, потому что туда может затянуть человека совершенно постороннего.
— Затянуть? — переспросил я, задумавшись о причине, по которой я оказался у Гробовщика.
— В этой местности исключено. Держи вот часы, засекай десять минут. А то пока мы болтаем, наш молодец совсем закоченеет.
После трансгрессии мы уложили незнакомца на сооружённую в первой комнате кровать, раздели, подмыли, одели в чистое исподнее и накрыли одеялами. Авенир залил ему в рот пахучий отвар, после которого «наш молодец» быстро затих и уснул.
Он пришёл в себя через сутки. Туманным взглядом мазнул по комнате, по Авениру и мне. Остановившись на моём лице, он почему-то улыбнулся вымученной улыбкой.
Мы накормили его мясным бульоном (даже мне досталась пара ложек). Он снова уснул.
Проснулся к вечеру и зашевелил губами. Я понял, что он хочет что-то сказать, и приблизился к нему. До меня донеслась лишь одна фраза, после которой незнакомец крепко уснул здоровым сном:
— На… зир…
Свиток девятнадцатый Беседа на пользу дела
Следующим вечером этот человек устроил мне бессонную ночь, и выбрал он для этого самый простой способ: схватил за руку и умоляюще прошептал:
— Скажите только да или нет. Понимаете? Да или нет, — он сделал паузу, чтобы судорожно втянуть в себя воздух. — Ответьте, это вы ищете потерявшуюся девушку? Вы?…
Я уставился на него во все глаза. Изумлению моему не было предела.
— Да, я ищу девушку, но…
Судорога отпустила лицо незнакомца, красивые черты его обрели покой.
— Да… да… — продолжил шептать он, но в голосе больше не было страдания, наоборот, в нём теперь звенела радость.
— Скажите, почему вы предположили, что я должен кого-то искать? — спросил я.
Незнакомец закрыл глаза. Его безмолвие разозлило меня.
— Кто вы такой и откуда вообще взялись? Почему молчите? Задавать вопросы у вас есть силы, а как отвечать, так сразу нет. Говорите, живо!
— Ну-ну, полегче, — с укором сказал сидящий за столом Авенир, — а то, глядишь, изобьёшь того, кого мы с таким усердием лечим.
Я подбежал к старцу.
— Нет, вы слышали, что он сказал? Он спросил…
— Я всё слышу, потому что нахожусь в своём доме, — Авенир зевнул. — Уже поздно, пора спать. Иди.
Я поплёлся к спальне, но вернулся и сердито посмотрел на старца.
— А если я предположу, что вы уже нашли с ним общий язык, то…
— Предположение твоё не имеет под собой никаких оснований, сударь. У тебя бред сонливого хомячка.
— Аа… Мне всё ясно! — и я зашагал в спальню, но по пути услышал равнодушный говор Авенира.
— Зуб даю, ничегошеньки тебе не ясно.
С этим я и растянулся на постели.
Раздражение на учителя быстро заменилось щекочущим любопытством. Рой мыслей зажужжал в голове. Предположения и догадки дикими лошадьми понеслись по бескрайней степи ночной тьмы. Я вертелся с одного бока на другой, время от времени приходя в себя, не понимая, спал я минуту назад или нет. Час уходил за часом, и похожий на патоку сон смешивался с реальностью, наполненной раздумьями. В могильной тишине иногда я слышал мерный стук своего плотского сердца, тогда как на месте другого, отнятого феями сердца я чувствовал ледяное спокойствие пустоты с притаившейся, как змея, болью.
На другой день я проснулся поздно. Мне захотелось быть отчуждённым, и я надел маску недовольства и холодности. Оделся теплее, прошёл мимо незнакомца, сделав вид, что не заметил его, лежащего с открытыми глазами и провожающего меня взглядом, и выбрался на свежий воздух.