— Загляни в себя, — ответил человек, некогда бывший хозяином замка. — Первый раз в жизни загляни в себя и прочти. Ты поймёшь, что случилось.
Вопль ненависти, отчаяние и злобы прокатился по комнате.
— Что ты сделал?!
Человек открыл глаза и спокойно посмотрел на Ярого, который бесновался, всё ещё чая освободиться от цепей.
— Моё время закончилось, а твоё пришло. Когда-то давно я убил друга и был проклят. Нынче ты убил друга, и проклятие перешло на тебя. Я отдал все долги, и в полах моих ветхих одежд не найдёшь ни копейки. А твоя расплата впереди. Впереди у тебя века. Осмотри-ка свои владения.
Из уст Дениса полились проклятья и ругань. Он брызгал слюной, прыгал и выкручивался, словно демон, скованный праведным гневом небес. Но цепи, которыми он ещё не учился владеть и которые по-прежнему слушались бывшего хозяина, потащили его прочь из опочивальни. Створки дверей захлопнулись, но выкрики и завывания нового Хранителя были ещё долго слышны.
Тимофей нагнулся и поднял вместе с порванной цепочкой предмет, который напоминал корабельный якорь. Сунув находку в карман, он подошёл к столу и заглянул во множество кубков по очереди.
— Кажется, этот, — пробормотал он, пару раз тряхнул почти пустой кубок и направился в Залу Отнятых Сердец.
Там посреди круглой комнаты на боку лежал человек. Он был положен так бережно, что казалось, будто он уснул. Тимофей опустился на колени, перевернул человека на спину, пальцами приоткрыл рот и влил содержимое кубка.
— Пей вино свободы, Николай Переяславский!
Невидимая, но ощущаемая волна прокатилась по Зале. Лежащий на полу человек всхрапнул, бешено втянул воздух и задышал. Конечности его зашевелились.
— Не вставайте, вам нельзя, — поторопился предупредить Тимофей.
Николай открыл глаза и с ужасом огляделся вокруг.
— Где я? Что со мной? Мне показалось…
— Не показалось. Вы были мертвы.
— Был?
— Были.
— А теперь?
— Если задаёте вопросы, значит, живы.
— Да, действительно… Я…
— Нет, не вставайте, лучше послушайте, что я вам скажу. Я больше не Хранитель. Вы помните, что случилось в последние мгновения перед вашей смертью? Денис Ярый убил вас, также как я когда-то давно убил своего друга. Несколько столетий я нёс на себе проклятие, которое нынче перешло на Дениса. Теперь он Хранитель замка. Да-да, слушайте, не перебивайте, дайте мне сказать.
Денис пока не способен отнимать сердца, зато я ещё не потерял силы и хочу сделать кое-что для вас. Я бы мог этого не делать, но вы полюбились мне, и я буду действовать по закону Хранителей, который звучит так: «Кто имеет сердце, у того забери его. Кто не имеет сердце, тому дай его». Я не награждён даром провидения и не могу сказать, что с вами случилось, но вы удивительны тем, что сердце у вас нет. Вы явились сюда без сердца, стало быть, я должен по закону дать вам его. Я прозябал в скуке десятилетия из-за крайнего недружелюбия луриндорцев, но — вот чудо! — три месяца назад сын короля Рид провёл через замок смертную девушку, сердце которой находится в этой комнате.
— Ольга Кожевина! — воскликнул Николай.
На лице Тимофея отразилось крайней степени изумление.
— Вы знаете её?
— Это девушка, которую я ищу и ради которой я направляюсь в Крепость.
— Чудо! Чудо! Чудо! — закричал поражённый Тимофей. — Из этого непременно выйдет история, уверяю! Я отдам вам сердце этой девушки!
— А я могу отказаться? — спросил с сомнением Николай.
— Пожалуй, можете. Но какая выгода идти без сердца? Вы друг короля или его сыновей?
— Нет.
— Вы идёте с миром?
— Мм… нет.
Тимофей склонился над Переяславским и прошептал одними губами:
— С сердцем вы станете бессмертным.
— Шутите…
— Не мне ли знать? — весело усмехнулся Тимофей. — Сердце забирают, чтобы оставить смертного человека таким, каков он есть за стенами Крепости, — смертным. В Лунном Царстве сердце смертного обретает неуязвимость, и никакой меч не сразит его. Учтите это при своих расчётах.
Николай молчал, вероятно, от изумления потерявший дар речи.
— Если же вы откажетесь, — продолжил Тимофей, — сын короля завтра на закате заберёт сердце девушки, а своё отдаст ей: так свершается брак у луриндорцев.
— И Ольга станет бессмертной?
— Она станет дочерью луны, бессмертной до времени.
— А я?
— И вы, если встретите в Луриндории три полнолуния. Но сейчас надо спешить, Николай, я чувствую, как силы Хранителя покидают меня.
— Я согласен.
— О, стоило бы трещать битый час! — засмеялся Тимофей, вскочил с колен и побежал к полкам, заполненным хрустальными шкатулками.
Он подтянул ветхую, готовую в любой момент рассыпаться лестницу, взобрался по ней едва ли не под самый потолок, выхватил шкатулку, скатился вниз и через мгновение был подле Николая. В руке Тимофея мерно бился сгусток алого света.
— Задержите дыхание, Николай. Необычное ощущение, правда?
Бывший Хранитель положил сердце на грудь Переяславского и резким ударом ладони вогнал в тело. Искры, похожие на капли крови, брызнули во все стороны и тут же погасли. Николай охнул и пружиной вскочил на ноги.
Я стоял посреди круглой комнаты и бешено озирался вокруг, словно трансгрессировал, сам не зная куда. Пекла левая часть груди, носились перед глазами обрывки чужих воспоминаний. Тоска и безысходность, которые могли принадлежать только женщине, тонкими ядовитыми струями лились в душу.
Пока я приходил в себя, Тимофей успел убрать шкатулку на место и занять выжидательную позицию у двери.
— Всё хорошо, Николай, идём скорее, — махнул он рукой и шагнул в коридор. — Вы должны покинуть замок раньше, чем я потеряю всякие права и превращусь в обычного гостя.
Мы довольно долго блуждали по тёмным переходам, порой пробирались на ощупь, порой смело топали под прямыми лучами луны, и тогда я видел, что мой проводник стремительно превращается в призрак, обретает прозрачность и ступнями едва касается пола.
В одном из коридоров донеслись до нас отдалённые звуки громыхающих цепей. Новое сердце моё сжалось от боли при воспоминании о Денисе.
— Ах, да! — воскликнул Тимофей. — Едва не забыл. Впрочем, давайте выйдем на крыльцо.
Он толкнул громадную дверь, и та распахнулась, представив нашим взорам лесок и одинокую тропку, старательно выложенную по обеим сторонам сияющими в лунном свете камнями. Я со сладкой истомой набрал полную грудь морозного и, вместе с тем, необычайно свежего воздуха, как бы хрустального в этой сияющей ночи.
— Прежде чем вы ступите на тропу, которая приведёт вас к вратам Крепости, я должен отдать вам одну вещь. Её мог потерять только Денис. Держите.
Тимофей протянул мне Якорь Удачи.
— Это благородно с вашей стороны, — с грустью проговорил я. — Оставили бы себе.
— Зачем? Тело моё давно истлело, а дух просится на свободу. Желаний больше нет, они — удел смертных.
Я заглянул в его сияющие глаза и спросил:
— Страшно?
— А разве нужно чего-нибудь страшиться?
— Ну, не знаю… Пустоты, например. Небытия.
— О, пустота — гениальнейшее изобретение развращённых умов! — по-доброму усмехнулся Тимофей. — Умножать на нуль порождённое тобою зло — что может быть удобнее? Нет, Николай, — восторженным и немного грустным голосом продолжил он. — Дух мой чует продолжение жизни, уходящее в вечность. Чует и жаждет бытия. Пойдёмте, я провожу вас.
Мы спустились по ступеням и неспешно зашагали по тропинке. Точнее, шагал уже один я: Тимофей летел рядом над примёрзшей травой. На его губах играла улыбка.
— Вам грустно, Николай? Вам жалко Дениса? И правильно, жалейте. Жалость и сострадание к павшим делают человека человеком. Живое сердце то, что болит. Но позвольте спросить: девушка, ради которой вы идёте в Крепость, — кто она вам? Родственница, любимая?