Король, уже оказавшийся внизу, чтобы скрыться с глаз публики, вдруг остановился и посмотрел на Жизель, которая уже пала на колени, готовая умыть слезами его ноги. Сожаление можно было прочесть на лице повелителя Луриндории, но губы произнесли:
— Схватить её и держать до суда Совета.
— О, мой повелитель! За что, за что?! — кричала француженка, беснуясь в руках охранников.
— Его в военный госпиталь, — мучительно проговорил отец, глядя на сына глазами, полными слёз. — Держать до суда Совета.
Рид вдруг отхаркнул кровь на пол и с отчаянием выкрикнул слабым, хриплым голосом:
— Чтоб ты сдох! — и видя, как отец содрогнулся от его слов, состроил полную ненависти улыбку и прибавил: — Чтоб вы все сдохли!
Король направился дальше, и толпа у дверей послушно расступилась, словно невидимая сила расчищала путь августейшей особе. Люди пали на колени.
— Я и этот юноша спасли тебя, — притворяясь возмущённой несправедливостью, громко сказала Ириада. — Что ты на это скажешь?
Усталый, раздавленный и как будто постаревший на десять лет король бросил пустой взор на пророчицу.
— Будь завтра рядом, — потом он посмотрел на меня. — А ты, иноземец, не жди благодарности, беги, пока я не передумал и не казнил тебя только потому, что у меня плохое настроение.
Я несколько театрально поклонился:
— Благодарю, ваше величество.
Король ушёл, влача за собой царственную накидку. Стражи потащили Рида и Жизель, принц Нард взял на руки мать и в сопровождении советников покинул залу.
Ириада посмотрела на сияющие зеркала и пальцем указала на топчущихся и не желающих уходить вельмож.
— Чего ждёте? Зачем слюни пускаете? Насмотрелись, позабавились? То-то будет о чём судачить. Вон! Все вон! Моё время пришло, я пророчица Луриндории, я тут главная. Все вон!
Вдруг Ольга, которая до этого тихонько стояла, сквозь слёзы глядя на происходящее, проговорила тихим, робким голоском:
— Там столы накрыты, угощение… Не пропадать же…
Публика только того и ждала! Вельможи и сановники, один толще другого, рванулись в проход, и произошла бы давка, если бы часть благоразумных луриндорцев не осталась на местах, позволяя самым голодным толкать друг друга. Минут пять понадобилось, чтобы опустела зала.
Ириада прикрикнула на последних выходивших, сомкнула створки двери и обернулась. Неподалёку от неё стоял я, а по другую сторону бассейна — Ольга.
— Что ж, друзья мои, — произнесла пророчица торжественным голосом. — Когда Лунное Царство спасено от тирана, можно подумать о делах более прозаичных, но не менее достойных внимания. Николай, ты удивил даже меня. Меч… — она взяла с пола кусок лезвия, подошла к бассейну и подставила под лунный свет, падавший со свода. Металл вдруг обмяк и серебряным песком просыпался сквозь пальцы. — Ольга, дай посмотреть на тебя. Красавица. Правда, она красавица, Николай?
Комок застрял в горле, и я пробормотал что-то непонятное.
— Мужчины все такие: когда ждёшь от них прекрасных слов, они молчат, как рыбы. Знаешь, Оля, у меня есть одна задумка, которая должна тебе понравиться. Я могу выдать тебя замуж во-он за того господина, — пророчица показала на меня пальцем. Я едва не задохнулся. — Что ты думаешь по этому поводу?
Щёки Кожевиной залились румянцем, и она проговорила едва слышно:
— Я была бы не против.
И куда подевались силы, которые одолели Рида? У меня подкашивались ноги.
— Что ж, решено! — махнула руками Ириада. — Николай, да подойти же сюда, — она повернулась к Ольге и тихо сказала: — буду откровенна, он — странный юноша: то сражается, как лев, то трусит, как мышь.
— Я не трушу, — буркнул я, всё более ослепляясь красотой Ольги. — Просто для меня это очень неожиданно.
— Будто ты умирал от скуки, считая дни до сражения с принцем! — хохотнула Ириада и тут же посерьёзнела. — Слушай, Николай. Перед тобой девушка, которую ты так долго искал. Она оставила своё сердце в Зале Отнятых Сердец. Теперь её сердце — в тебе.
Ольга ахнула и прикрыла губы ладонью. Её жест и глаза, сверкнувшие изумлением, сразили меня. Я ощущал, как в груди сплетается какое-то новое чувство, нежное и неукротимое, робкое и настойчивое. Это чувство начало наполнять меня, заставило сердце биться чаще, а голову кружиться в лёгком опьянении.
— Да, Оленька, в нём. Будто ты не догадывалась, будто не чувствовала! — прищурилась Ириада. — И часа не пройдёт, как сердце вернётся к тебе, и ты станешь луриндоркой.
— О, нет! — вскрикнула Кожевина. — Я хочу остаться обычной девушкой.
— Ну, обычной девушкой тебе никогда не быть, а вот человеческой женщиной — вполне можно устроить.
— И как же?
— Выйти замуж за человеческого мужчину.
Ольга внезапно бросилась ко мне и схватила обе руки, сжала их с силой.
— О, Николай, может это безумие, но я прошу вас, — шептала она, глядя мне в глаза, — я умоляю вас помочь мне. Я, быть может, долго не проживу… освобожу вас…
Я потерял всякое самообладание, сделался безумен. Я высвободил руки из её горячих ладоней, чтобы заключить эту замученную, отчаявшуюся девушку в объятия. Я прижал её к себе и почувствовал, что она дрожит.
— Не надо говорить так, не надо… я согласен… я так долго искал… тебя, так долго искал тебя, что не могу позволить отпустить. Ты моя, моя, моя.
Я шептал ей на ухо и прочие безумства, не помня себя, страдая от её страданий, мучаясь её мучениями. Сердце моё болело, но вместе с болью там была и радость, и счастье. Я вдыхал её аромат, нарочно окунал лицо в её волосы. Всем существом она принадлежала мне, и когда я понял это, объятия наши распались.
— Час пробил, друзья мои! — возвестила Ириада и указала на бассейн, в котором бурлил лунный свет. — Вас соединит ночное светило Луриндории. Николай, ты согласен взять в жёны Ольгу Кожевину?
— Да, — сказал я твёрдо, как будто это было давно принятым решением и другого быть просто не могло.
— А ты, Ольга, готова взять в мужья Николая Переяславского?
— Да.
Зала задрожала, зазвенели стёкла в продолговатых окнах, залитых луной. Из камней с обеих сторон и внутри бассейна выросли ступени.
— С запада на восток ты, Николай, должен провести невесту через бассейн, держа правой рукой её левую руку.
— Как же одежда? — робко спросила Ольга.
— Она всегда мешает!
Я посмотрел в глаза Ириаде и спросил:
— Да?
Она ответила с кивком:
— Да.
Я взял Ольгу за руку и повёл к другой стороне бассейна, ближе к двери. Когда девушка повернулась на восток, я заглянул ей в лицо. Она состроила такую милую девчачью физиономию, в которой мешались растерянность, озорство и счастье, что я засмеялся и принялся дрожащими руками расстёгивать пуговицы на платье.
— Волосы…
— Да, да, — Ольга перебросила русые кудри через плечо.
Кое-как я расстегнул платье, расшнуровал и бросил на пол корсет. Девушка задышала полной грудью. Я, меж тем, осторожно стянул платье, и она вышла из него. Я принялся снимать ей туфли; она держалась за мою голову, и от рук её исходило нежное материнское тепло. Потом поднял голову и поглядел ей в лицо, пылающее кротостью и смущением, но ни в одной черте не проглядывал стыд. Она не стыдилась меня, потому что уже чувствовала: я стал самым близким человеком на свете.
Мои пальцы потянули трусики вниз, и теперь я видел её всю, прекрасную, нагую, беспомощную, уязвимую. Я боролся с огнём, который возрастал в груди, пытался умерить биение сердца, заглушить шум в голове. Я старался не глядеть на её налившиеся от волнения груди, на маленький, почти ровный животик, стремительно уходящий вниз. Там, где начинались прелестные ножки, находилось то, что пронимало меня до дрожи, сушило рот и губы.
Я находился в такой степени пленения наготой Ольги, что она сама вынуждена была взять мою руку. Она взошла по ступеням, похожая на богиню, и спустилась в бассейн, наполненный не то водой, не то сгустившимся лунным светом. Тело Ольги засияло, сама она охнула и, вероятно, почувствовала то же, что и я: толчок и потерю сознания на краткий миг. Я пошатнулся, но удержался на ногах, поддержал невесту, которая в эти мгновения становилась моей женой.