Ольга вышла из бассейна и как-то странно поглядела на меня, как будто впервые видя. Вероятно, испуг отразился на моём лице, потому что Ольга вдруг засмеялась и впилась губами в мои губы, не заботясь о том, что одежда моя намокает. Потом она резко оторвалась, опять засмеялась и, как зайчонок, побежала вприпрыжку за одеждой.
Мы с Ириадой залились смехом.
— Чего вы? — возмущённо крикнула Ольга, в спешке натягивая платье, липнущее к мокрому телу.
Но вдруг она остановилась. Лицо её стало серьёзным.
— Я теперь знаю, где мой отец, — тихо сказала она. — И я чувствую, что могу сейчас же увидеть его.
Ириада подошла ко мне и протянула руку, в которой лежал Якорь Удачи.
— Бери это и ступай. У тебя более нет неуязвимости, лучше здесь не задерживаться.
— Спасибо, — проговорил я.
— Меня ли благодаришь? За что? Это тебе спасибо за спасение Луриндории.
— Спасибо вам, Ириада, — сказала пришлёпавшая Ольга.
«О, Небо, у неё и ступни как у Венеры!» — пронеслась глупость в голове.
— Ступайте, — махнула рукой пророчица.
— Погодите, что это значит? — спросил я, сжимая руку Ольги. Мне стало ясно, что она хочет трансгрессировать. — Сквозь стены Крепости невозможно…
— Владычица Жизни, — многозначительно перебила Ириада.
— Мы туда, — тихонько подсказала Ольга, вся сияя и тыча пальчиком в залитый лунным светом дворцовый свод.
И в тот же миг мы, словно жёлтый листок, подхваченный порывом осеннего ветра, взметнулись в холодные пустые небеса.
Свиток последний Визиты и новые открытия
Меньше всего мы хотим, чтобы читатель заскучал, и потому не будем воспроизводить слово за словом удивительную встречу Николая, Ольги и Волконских. Да, герои наши живы и, если не считать ссадин, ожогов и расстроенных нервов, то и здоровы. А тех, кто, начитавших жестоких романов, желал бы найти на страницах повести как можно больше смертей, или кого смущает счастливый финал, мы спешим разочаровать: такова история, и мы склонны полагать, что она правдива.
Волконские поселились у дальней родственницы и живут со всеми удобствами, никем не притесняемые, но Лев Сергеевич каждый день, а то и по два-три раза на дню повторяет мечтательный рассказ о восстановлении усадьбы, дополняя всё новыми подробностями, расписывая всё новыми красками. Он достиг таких высот в своём красноречии, что у всякого слушателя невольно перехватывает дыхание. Лев Сергеевич по-прежнему добр, щедр и в целом приятный душевный человек, но в его характере обнаружилась какая-то странная подозрительность, недоверие к гостю, в его глазах зажёгся и не тухнет огонёк разочарования в людях.
Нельзя не отметить также, что Волконские стали чрезвычайно и до крайности популярны в городе. За неделю, прошедшую после пожара, у них перебывала едва ли не половина всех горожан. Дальние родственники или знакомые, которые десять лет могли не показываться на глаза, вдруг сочли за святейшую обязанность разделить горечь утраты имущества, расспросить о подробностях, мучительно повздыхать и откланяться. И когда на пороге дома появились Николай и Ольга, Волконские вынуждены были впервые наказать слуге никого не пускать.
Настасья Никитична, которая кое-как справилась с одной истерикой, едва не впала в другую, по случаю приезда старшей дочери Льва Сергеевича. Но всё обошлось. Сердцем своим она не могла полюбить Ольгу, потому что ревновала к мужу, но сделала всё возможное, чтобы не возненавидеть. Она вся отдалась мыслям о будущем ребёнке и удвоила уход за подрастающими детьми.
Лев Сергеевич встретил Николая как сына, а когда тот объявил, что они с Ольгой сочетались луриндорским браком и задним числом просят благословения, долго стоял с открытым ртом, а потом спросил ошеломлённо:
— И когда это вы успели?
Все рассмеялись, а Настасья Никитична почти громче всех, ведь она сразу смекнула, что замужняя дочь не может нести той угрозы их семейному равновесию, какую несёт одинокая девушка, и в смехе Волконской звучали победные нотки.
Начался разговор, поставили самовар, за ним второй. Нескончаемой вереницей сыпались вопросы, звучали по-девичьему невинные ответы. Льву Сергеевичу казалось, что невозможно быть более счастливым, иначе сердце человеческое просто разорвётся.
Побыв один день у Волконских, Николай и Ольга отправились к Авдотье Парамоновне Кожевиной. Тут надо заметить, что Николай никак не мог свыкнуться с мыслью, что его жена не трансгрессирует, а всего лишь желает куда-то попасть и попадает. Ольга сама была проста и перемещалась с простотой, которая поразила бы величайших магов.
— У батюшки испросила благословения, теперь надо у матушки испросить, — полушутя сказала девушка и начала было легонько постукивать в дверь избы, но её остановил Николай.
— Нет, здесь не так делается, — с усмешкой проговорил он, и от его ударов стёкла зазвенели.
— Ах, что ж ты делаешь!
— Я знаю.
Дверь распахнулась, грянула минута замешательства и изумления, а за ней — радостное восклицание и брызнувшие слёзы.
Следующими, кого они навестили, были мать и сестра Николая. Бывший сыщик осторожно подкрадывался к усадьбе, опасаясь слежки. Ольга успокаивала его, утверждая, что никакой угрозы нет.
— Откуда знаешь-то?
— Знаю, Коля, — ответила она просто, и Николай поверил ей.
Они постучались в парадную дверь, и вновь их ожидала сцена из романа для любвеобильных и мягкосердечных дам, которые обожают плакать в уютном будуаре над пахучими страницами только что разрезанной книги.
В пылу сестра поделилась последними новостями, и Николай с трепетом в сердце узнал, что дело его закрыли, а Рубовского распекли не на шутку.
— Как?!
— Ему крепко досталось, милый брат. Начальство едва не съело его, ведь он без их ведома так дело раздул, что едва совместными силами удалось потушить. Начальство боится скандалов. Даже если генералы да полковники и не верят в твою честность, Коля, то им всё равно выгоднее не судить тебя, а сделать вид, что ничего не случилось. Зачем такой шум? Как же они борются с преступниками, если среди них самих преступники и воры водятся? Нет, они хотят, чтобы ранийцы спали спокойно, думая, что их охраняют порядочные жандармы, а жуликов подстерегают сыщики с безупречной репутацией.
— Да, ты права, — произнёс Николай задумчиво. Его душа жаждала прощения и чужой веры в его честность. Но возможно ли этого добиться? Он будет думать.
Они простились и отправились к Авениру. Сразу Николай хотел навестить его один, но Ольга сказала, что тоже хочет «посмотреть на старца, о котором ты столько говоришь».
Старца не оказалось дома, зато был Назир. Высокий луриндорец украдкой утёр слезу и с восторгом слушал рассказ Переяславского. Несколько раз Назир вскрикивал и просил повторить. Радости его не было предела.
Через час явился Авенир. Этот был скуп на чувства, даже показался Ольге суровым и слишком строгим, но под конец рассказа начал потирать руки и крякать от удовольствия. «Н-да», «Ой ли?», «Так-то!», «Ну, брат, заливаешь» — такие словечки срывались с его тонких бледных губ, а Николай, горячась, уверял наставника в искреннейшей честности, начинал носиться по комнате, хватать себя за волосы.
— Ну как, как вам рассказать, чтобы вы поверили?! — кричал он, и тем ещё более веселил хитрого Авенира.
Смеялась и Ольга, наблюдая за Николаем и чувствуя, как любовь к этому живому, открытому, порывистому человеку крепчает в её сердце. Авенир украдкой следил за ней и посмеивался над ними обоими, разделяя радость и счастье молодости.
— Хороша побасенка, — подытожил старец и поднялся с табуретки. — Слушать тебя, что мёд пить, но дело надо делать. Назир, — обратился он к луриндорцу, — погуляй с дамой на свежем воздухе. Нам с Колей надо серьёзно пошептаться.
Ольга послушно встала и вышла с Назиром из комнаты, успев с любопытством переглянуться с мужем.
«Мне было тоже хотелось послушать».
«Если старец приказал, надо выполнять».
«Понимаю. Расскажешь потом?».