— Киловант — это что?
— И не стыдно тебе, Коська, — удивился хромой. — Такой большой, а непонятливый. Русским языком тебе обсказывал: киловант — сила энто, по-ученому, мощь, значится. Понял теперь? К примеру сказать, пятьдесят тыщ лошадей, а может и боле, кто знает. Заработает — увидим… Вот она в чем штука-то!
Турбина, купленная в Германии, была самой мощной на Магнитострое, да и, пожалуй, на всем Урале. Об этом только и говорили на стройке. Многим, понятно, хотелось взглянуть на нее, убедиться: а так ли это? Приходили, рассматривали. Некоторые вздыхали, сожалея, что такие машины выпускают только за границей.
— Да, Ермания, она того!..
Другие, более сведущие, говорили, что со временем из нашей стали не только турбины, ракеты для полета на Лупу будем делать. А комсомолец Глытько уверял, будто сам лично статью учителя Циолковского читал, так в ней прямо сказано: человек обязательно полетит на другие планеты. Вот ведь как!
Не могла не побывать на площадке, где монтировалась турбина, и Галина Соловьева. Осмотрев уже обозначенные ее контуры, живо представила, как вскоре эта энергетическая махина во много раз перекроет мощность турбины номер один, на которой она, Соловьева, работает. Поистине, чудо!
В конце зала показался главный специалист по монтажу — Гартман. Невысокий, поджарый, лет тридцати семи. По его приезде на электростанции пошли слухи, будто он крупный капиталист, наследник того самого Гартмана, который в свое время владел паровозным заводом на Украине.
— Какой же он капиталист? — дивилась Галина. — Работает, как все, руки в масле…
— Для виду, чтоб, значится, авторитет, — пояснил хромой кочегар. — Без авторитету им нельзя.
А однажды кто-то прямо спросил Гартмана, правда, что он миллионер?
Не моргнув глазом, тот ответил, что в этом есть доля правды, но больше выдумки. Его предок, действительно, владел крупным заводом в Луганске. Был богатым человеком и много лет жил в Петербурге. Когда же в России началась революция, бросил все и бежал в Германию. Потеряв таким образом капитал, никогда уже не мог расправить крылья.
— Так что нам, его наследникам, почти ничего не досталось, и мы вовремя занялись каждый своим делом. Мы гордимся, что наш завод уцелел, что на нем, кстати сказать, работал известный советский вождь Клим Ворошилов; что завод и теперь приносит большой польза для русский народ.
Гартман не походил на иностранных специалистов, особенно на пузатых и чванливых американцев, разъезжавших в одноконных шарабанах. На плечах у него — комбинезон, и он с виду простой трудяга. Поселился не в коттедже, где жили, в основном, инспецы, а в обыкновенном деревянном доме, рядом с рабочими. В доме не было ванной, и он, как все, ходил в баню. Любил задержаться в парной с кем-нибудь из рабочих, похлестать друг друга веником и затем распить по кружке пива.
Вставал Гартман рано, распахивал окно, ставил на подоконник патефон и ровно в шесть утра проигрывал «Интернационал». Мимо проходили рабочие, дивились: какой же он буржуй, вон как за революцию!
Узнав, что Галина изучает в институте немецкий язык, проникся к ней особым уважением. Все чаще стал попадаться ей на глаза. Идет дивчина с работы, вдруг — откуда ни возьмись — он. Вот и сегодня заулыбался, подходя:
— Здрасте!
— Гутен морген.
Что ни говори, приятно ему, такая девчонка — и по-немецки… Он готов припасть к ее руке, да знает — комсомолка, не позволит. Целовать руку женщине, если она даже очень нравится, здесь, в России, не принято. Вернее, отменено. И называется, как он точно узнал, пережитком прошлого, а по-комсомольски — гнилым мещанством. Стоит Гартман, думает, как давно он не прикасался к женской ручке. Так и одичать можно!.. И опять — к Галине:
— Знакомитесь с нашей техникой?
— Так, бегло… Нет времени.
— Жаль. Могу стать вашим гидом.
— Спасибо.
Инспец нередко заигрывал с русскими девушками. Вот и сегодня, оказавшись рядом с Галиной, сказал:
— Вы цветущая роза!.. Нет, нет, это не комплимент. Как это по-русски… от чистейший сердце! — Потом, дотронувшись до ее спецовки, скривил лицо: — Очшень плохо… Такой прекрасный девочка и одевался в промасленный тряпка. Прятать цветок в навоз — преступление!
— Извините, не понимаю.
— Если бы я был начальник, я не позволял вам стоять у турбина. Вы есть русская красавица, мне жаль вас. Эта работа вообще не для женщин. Вы же не только машинист турбина, но еще и студентка. Учитесь, как у вас говорят, без отрыва от производства. Это очшень трудно, вам даже некогда глянуть в зеркало… Ведь, правда?