Платон жалел, что не стал писать хлопцам. Да и когда было переписываться? С утра до вечера морзянка, всякие иные занятия, а личное время придет, так опять же почитать охота. Дальше — самодеятельность, выпуск стенгазеты… Скажи иному, не поверит; подумает — ленился. Что ж, может, и это было. Сам не заметил, как не только с хлопцами, — с девушкой переписку оборвал. Вот и получилось: ждала — не дождалась, замуж вышла. Вышла, как и бывает в таких случаях, за первого попавшегося. За болвана… а иначе и назвать его нельзя. Своего же дитяти испугался, бежал… И Платон поймал себя на том, что не может не жалеть Галину, по-прежнему думает о ней. Но с другой стороны… То есть как это — с другой? Что это еще за другая сторона?.. Не может он без Галины, потому что… потому… А в мыслях снова: «Чужое оно, дитя, чужое!» И ему, Платону, нелегко разобраться в своих чувствах, а тем более решить, как вести себя по отношению к Гале, к какому держать берегу. Может, сегодня подойти к ней и сказать… Нет, только не сегодня… Непонятной, надломленной, какой-то половинчатой стала его жизнь.
Опустив голову, медленно шел в конец стройки. Не о такой встрече с любимой мечтал он, сидя в поезде. Полагал, как задумал, так и сбудется. Ан нет, перевернулось все вверх тормашками. Что ж теперь делать? Сесть в поезд и уехать? Выкинуть все из головы, ни о чем не думать? Но это — невозможно! Не может он уехать, а если и уедет, то все равно вернется. И опять упрекал себя в том, что не проявил настойчивости. Вот и сегодня дал волю чувствам, разнежился. А стоит ли плакаться в жилетку? Лучше бы по-мужски встретиться с этим негодником, который так нагло вторгся в его, Платона, жизнь, насмеялся над его любовью!
По мере того, как разбирала злость, пробуждалась и совесть: в том, что произошло с Галей, повинен и он сам.
Еще издали рассмотрел у горы Карадыр новые кирпичные трехэтажные дома. Строится, растет город. Вот только многое, как и раньше, делается вручную —при помощи топора, тачки, лопаты… И все же эти дома, поднявшиеся на пустыре, безмерно радуют его. Сколько рабочих переселится сюда из землянок! И тут увидел в одном из домов цветы на подоконнике. Выходит, уже переселились! Ну да! Вон же у подъезда играют дети! И захотелось войти в дом, подняться на самый верх, посмотреть, как устроились новоселы. Не жилье — рай! В каждой квартире водопровод, цеди из крана, сколько хочешь! Полная отставка кобыле с бочкой. А еще — водяное отопление…
Шагнув к двери, дернул за скобу и чуть было не столкнулся с женщиной. Она не вышла, а вылетела на улицу. Вслед за нею послышались вопли, улюлюканье. Выкатился чайник… Что случилось? Женщина почему-то не отозвалась, угрюмо пошла прочь.
— А то и случилось, что должно случиться, — сказала старуха.
— А все-таки… в чем дело?
— Анжинеры с ума сходють!
— Какие инженеры?
— Обнаковенные. Те самые, которые строют… Шестьдесят семей поселилось здеся, и на всех — одна кухня. Да ты зайди, своими глазами увидь! Чуешь, бабы гвалт подняли? То-то и оно… А как же иначе? Люди в новый дом переехали, можно сказать, из-под земли на свет выползли… Будь он проклят, «шанхай!» Радость-то кака! Ну бабы допреж всего на кухню: первое дело — пища. Кинулись, а там, на кухне — никаких удобствиев! Ячеек на плите шесть, а желающих обед сварить — в десять разов больше. Стали в очередь — одна другой в затылок — горшки, кастрюли в руках, потому как поставить некуды. Ни стола, ни полочки… теснота, жарища!.. Плиту-то, слышь, коксом топят. Ну, значит, шум, крик, — базар, и только. А молодая шустрая бабенка возьми и поставь на плиту чайник без очереди. Бабы, понятно, к ней: по какому такому праву? А она как ощерится: «А вы кто такие, чтоб мне указывать? Мой муж прораб!» — «Ах, прораб? — тут Дарья вперед выскочила. — Бабы, говорит, это он, прораб Винтиков, одну кухню на всех придумал! Премию, говорит, получил за это!» — «Получил! А тебе-то что? Какое твое дело?» — «А вот какое!» Как взвизгнет Дарья, да как двинет чайник, он и слетел на пол. Прорабша подхватила чайник, хотела поставить его на место, да второпях опрокинула чей-то молошник. Что тут началось! Визг, галдеж, проклятья!
В этот момент и вытолкали бабы прорабшу из кухни, выбросив вслед за нею злополучный чайник.
— И поделом! — заключила старуха. — Молоко-то из села для болящей принесено. На стройке где взять-то. Тут коров нету.
По проекту в этих домах вообще не предусматривалось ни одной кухни. Архитектор, видимо, руководствовался принципом: «Захочешь есть, на костре сваришь!». Не понравилось это прорабу Винтикову, и он первым высказал неудовольствие проектом. Высказал еще и потому, что сам должен был поселиться в этих первых домах. Полагал, руководители стройки прислушаются к его голосу, устранят ошибку. Да куда там! Замечания прораба вызвали в Жилстрое целую бурю: «Из-за кухни переделывать проект? Подумаешь, важность! В бараках вон тоже нет кухонь, а живут же люди!» Начальство, кроме того, заявило, что перед ним стоит более важная задача — как можно скорее обеспечить жильем рабочий класс, вывести его из землянок!