— Нет у меня денег. Были да батьке на сапоги послал.
— Ну и зря. Ляснули твои денежки!
— Как это — ляснули?
— Не могли они дойти. Батьку твоего в каталажку спрятали. Кулак он, твой батька. Супроть власти пошел… Скажи спасибо, письмо я перехватил, а то бы прочитали в сельсовете — и тебя тоже в Сибирь. Ты же, выходит, кулацкий сынок.
«На бога берет, гад», — подумал Порфишка. И в то же время казалось — с отцом действительно что-то произошло. Выпивал, вот и влип в какую-то историю.
— Семен, — сказал Порфишка. — Ты мне в совхозе много крови испортил, еще хочешь — и здесь? Какой же батька кулак, если у нас — ни кола, ни двора. Хата почти развалилась, кобыла, как ты знаешь, сдохла, а коровы давно нет.
— Грамотный, а ни черта не смыслишь! — огрызнулся Пузырь. — Кулак, он вовсе не такой, каким его в газетах малюют: сапожки лаковые, цепь на пузе — ерунда все это! Такого кулака давно нет. Он, подлюка, в тряпье рядится, сухую корку жует, а свое дело делает. Отчего в колхозах хлеба горят, скот дохнет, будто не знаешь?..
— Все это ясно, но кто тебе разрешил вскрывать чужие письма? По какому праву?
— Дурак! Письмо сам председатель мог распечатать, и ты еще не так завыл бы! О чем ты писал батьке, да все о том же — не желаешь в село вертаться, и колхоз тебе не нужен. Вот и получается: ты, как и твой батька, супроть колхоза.
— Давай письмо и уходи.
— Як тебе по-хорошему, а ты на дыбки становишься. — Пузырь приглушил голос: — Выручишь, никто о твоем батьке и знать не будет. Гроб, понимаешь? Но ежели ты…
Порфирий толком не знал, что там и как в Неклюдовке. Сколько раз писал отцу — никакого ответа. Деньги послал — словно в воду бросил. Может, отца действительно выслали? Но какой он кулак? В гражданской войне участвовал, Перекоп брал… А домой вернулся, так опять же — крестьянин-бедняк… Вдруг подступил к Пузырю:
— Не мой батька, а ты — кулак!
— Я?.. — Пузырь прищурил глаза. — Я член профсоюза!
— Ну и что?
— А ничего! Не смейся, еще заплачешь. На Соловках твой батька. У Белого моря… Вместе их с Хронкой Мельником связали — и на станцию. При мне было.
— Врешь, гад!
— Постой, ты за кого меня принимаешь?
— Я вовсе не собираюсь тебя принимать!
Пузырь побледнел. Сунул руку в карман. «Что там у него, нож?» — мелькнула мысль. Схватив табурет, Порфирий занес его над головой:
— Уходи!
— Чудак ты, ей-богу, — как ни в чем не бывало заговорил Пузырь. — Нет у меня никакого ножа. Не такой я, как ты думаешь.
— Уходи! Казнокрад несчастный… Тебя в лавку тогда поставили, думали, честно работать будешь, а ты чем занялся? Поджог устроил, хотел растрату скрыть…
— Да ты что раскричался. Я ведь так, нарочно. Пошутить, что ли, нельзя? А ты — за табурет… Друг, называется.
— Про отца тоже нарочно?
— С ума сошел! Какой же мне смысл врать? На, возьми свое письмо да хотя бы впредь будь умнее. В сельсовете могли к делу пришить, и, чего доброго, загремел бы ты вслед за батькой! Сам знаешь, теперь время такое…
Пузырь ушел, а Порфирий еще долго сидел на койке, думал: «Да, выпало времечко!»
23
Стоя перед зеркалом, Галина с полчаса возилась с прической. Затем достала из сундучка кремовое платье, белые туфли. Минуту спустя подошла к дочери, нежно коснулась ее мягких светлых волос:
— Вставай, кнопка. Ну-ка, быстренько!
Перед тем, как выйти из дома, поели картошки с селедкой. Выпили по стакану чая. Больше в доме ничего съестного не оказалось. Да и деньги почти кончились: получку опять задержали. Так что приглашение в гости было очень кстати.
На трамвайной остановке, где они сошли, Аленка первой увидела тетю Розу. Подбежала к ней:
— Здравствуйте! Вот мы и приехали.
Роза Павловна подхватила девочку на руки:
— Вижу, моя хорошая, вижу.
А Галина опять подумала: «Как должно быть скучно женщине без детей».
Когда подошли к землянке и стали спускаться вниз по ступенькам, Аленка была поражена: почему домик, в котором живет тетя Роза, наполовину в земле?
— Провалился, да? — допытывалась она.
— Так построили, чтобы он был теплый, — пояснила мать.
Но эти слова для Аленки ничего не значили. Ощупала стенку и с полной уверенностью заявила, что все равно неправильно построили — холодный он, домик! Рассматривая подземное жилье, она не переставала интересоваться: «А что это? А почему так?» Не мог не вызвать удивления стоявший в углу треногий примус. Роза Павловна не нашлась, как лучше объяснить девочке, и назвала его печкой, на которой суп варят. Аленка осмотрела примус и вдруг сказала: