— Что ты, что ты! — зашептала в испуге.
Он будто не слышал. Не ощущая тяжести, легко, как пушинку, понес вверх по лестнице. Еще немного — и там слева ее дверь. Пуще прежнего забилась в его руках:
— Пусти, еще кто увидит!
Не отзывался, лишь крепче прижимал к себе, даже шаги замедлил, норовя продлить еще хоть немного это, выпавшее ему ни с чем не сравнимое, большое счастье. Сделав еще несколько шагов, остановился — и не шепотом, а громко, во всеуслышание:
— Пусть все видят!
36
Военная ось «Берлин — Рим — Токио», о которой не раз писали в газетах, была уже полностью оснащена, подготовлена к тому, чтобы, неся смерть и разрушение, прогромыхать по чужим землям и, главное, по России. Большевистская Россия, ну конечно же, та страна, где должна пронестись эта адская колесница!..
Кончились беспокойные тридцатые годы. Начались сороковые. Сороковые — пороховые, как их назовут потом.
Мирным договором завершилась финская кампания, многие ее участники уже разъехались по домам. Мечтал об этом и старшина второй статьи Платон Ладейников. Но про него, радиста на корабле, словно забыли.
Бежали дни, недели, месяцы… Как-то передали старшине — вызывает командир корабля. «Наконец-то!» — подумал Ладейников. Он так и понял: сейчас командир прикажет сдать дела — и к вечеру на берег, к поезду…
Когда он вошел к командиру, тот отложил газету, велел садиться и почему-то завел разговор о том, что ему, Ладейникову, есть смысл пойти учиться.
— Я так и думаю, товарищ капитан второго ранга. Вернусь домой — и сразу на свой курс…
— Знаю, собираетесь стать инженером, вот и хочу помочь. Понимаете, у нас есть возможность определить вас в Высшее инженерное училище. Что вы на это скажете?
— Я люблю строить, — ответил старшина. — Но военная специальность, как известно…
— Минуточку, — перебил командир. — Не думаете ли вы, что военные лишь разрушают?
— В военное время — да.
— Не совсем так. Разрушая, мы несем что-то качественно новое. Схватка с царизмом, например, привела к Октябрьской революции… Да и в эту, только что завершенную войну мы обезопасили жизнь Ленинграда. Выполнили еще одну важную задачу по охране Родины. И тут без строительства не обойтись. Вы, участник войны, не могли не видеть: часть нашей боевой техники нуждается в обновлении. Будем создавать более мощный флот, неустанно совершенствовать средства обороны. Теперь самое время для решения этой проблемы. Когда будет новая война, никто не знает. Было бы хорошо, если бы ее никогда не было. Немцы, правда, возятся со своей «осью», но с ними у нас вроде все нормально. В общем, решайте сами: дома, окончив институт, вы будете строить города, заводы, фабрики, а здесь — оборонные объекты.
— Лучше на гражданку, товарищ капитан второго ранга. А если что — приду первым!
— Не сомневаюсь. Но вы придете радистом, иной специальности у вас нет. Радисты всегда найдутся, а вот военно-морских инженеров не хватает. Надо готовить. Готовить прежде всего для того, чтобы нас, стариков, заменить. Ведь мы пришли на флот еще при царе… Обдумывая, кого послать на учебу, мы тут с комиссаром посоветовались и решили: вы вполне подходите. И служили прекрасно и сами из рабочего класса. С ответом можете не спешить, еще есть время. Знаю, давно не были на берегу, что поделаешь, обстановка. Так вот, завтра берите увольнительную, погуляйте в городе, подумайте…
Через два дня старшина Ладейников подал рапорт с просьбой направить его в военно-морское училище.
А еще через месяц он написал Галине: «Мечта — стать инженером — сбывается…» И хотя придется строить не дома и не детские ясли, а нечто иное, он понимает — инженер остается инженером, застрельщиком технического прогресса в любом месте. Из письма было видно: Платон рад такому повороту и желает, чтобы этот важный шаг в его жизни поняла и поддержала Галина.
Она не сомневалась, что он станет настоящим военным специалистом. Если морская профессия Платону по душе, то тут ничего не поделаешь: какой смысл становиться поперек дороги? Да и кто она ему?..
Отложив недописанное письмо, смахнула накатившуюся слезу, задумалась: причин для этого много… Но стоит ли переживать, убиваться? Сунула в конверт фотографию, затем небольшой, желтый листок, который приготовила еще вчера, пошла на почту.
…Было хмурое ленинградское утро, когда письмо вручили Платону. Вскрыв его, он сразу обратил внимание на отдельный желтый листок. На листке ни слова, лишь обведены красным карандашом Аленкины ладошки: маленькие, смешные, с растопыренными пальцами. Растроганный, он не мог не показать этот своеобразный «рескрипт» товарищам.