— Будем ждать, что еще остается? — рассудил Льоу. — Бежать некуда, да и незачем, раз мы не знаем расположенных вокруг земель. Нас обязательно спасут, надо только набраться терпения и постараться выжить.
— Да, но крепость-то рано или поздно падет, — желчно напомнил Коннахар, впавший в меланхолию, побуждавшую его видеть окружающий мир окрашенным только в черные тона. — Мы же столько летописей прочитали, и везде говорится: Твердыня Всадника была побеждена и разгромлена, и канула затем в пучину огненную вместе со всеми, кто населял ее.
— При почтенном Цурсоге такого не ляпни, не то тут тебе и конец, — вымученно хихикнул Эвье.
— Падет, — не стал спорить Лиессин. — Но мы же не знаем, когда это случится. Может, через две луны. Может, через год. Ты в силах предложить что-нибудь иное?
— Отправлюсь в Вершины, попрошу допустить меня к здешнему сюзерену и расскажу, какая горькая судьба его ожидает, — раздраженно огрызнулся Коннахар.
— Лучше не стоит, — помотал головой Майлдаф-младший. — Сочтут за паникера и, чего доброго, повесят в назидание прочим… Вообще, мне было бы куда спокойнее, если бы ты не покидал этого сравнительно безопасного места. Все-таки я за тебя отвечаю перед твоим отцом… и перед своей совестью.
— Да неужели? — съязвил наследник аквилонского трона. — Что, прямо таки поручение от отца имеется? То есть ты при мне вроде как телохранитель — вражьи стрелы перехватывать, меч за мной носить и все такое? Тогда, братец, сбегай-ка на кухню, принеси свежего эля — твоему принцу грозит смерть от жажды…
Взаимное пикирование вкупе с предельным напряжением последних дней в конце концов вылилось в неуместную и неожиданную ссору. Лиессин неловко сострил, Коннахар ответил более резко, чем следовало — в итоге спустя пару дней компания как-то сама собой распалась. Первым покинул арсенал Льоу, заявив, что ему смертно наскучило сидеть взаперти, возясь с приносимым для починки оружием. В отряд госпожи Гельвики, тех самых стрелков в лиловых одеяниях, считавшихся едва ли не лучшими во всей Крепости, его не взяли, но на бастионах без труда сыскалось место для того, кто неплохо владеет мечом и копьем и вдобавок обладает талантом сплетать слова в песню или захватывающий рассказ.
Затем отличился Эвье, из любознательности сунувшийся осматривать стреляющую махину, доставленную намедни из Серебряных Башен и еще не опробованную в бою. Случайно толкнув какой-то рычаг, Коррент привел орудие в действие, и оно выпалило беззвучным сгустком шафранного пламени. Сложенная из тесаных валунов стена украсилась идеально круглым отверстием размером с тележное колесо, после чего Мизрой в самых нелестных выражениях указал подопечному на дверь. Цурсог, отчего-то проникшийся к незадачливым мальчишкам подобием снисходительного сочувствия, устроил Эвье в отряд, помогавший обслуживать катапульты.
Ротан Юсдаль во всех этих беседах не участвовал — пропадал в лечебнице Изумрудного бастиона. Вдобавок к порванной гулями, еще на Рунеле, руке его угораздило оказаться слишком близко от палящего выдоха «саламандры». Кони навестил его, вызнав у целителей, что никакой опасности приятелю не угрожает, однако выпустят того не раньше чем спустя седмицу.
На обратном пути в опостылевший и опустевший арсенал Коннахар попался на глаза вожаку йюрч, деловито трусившему вдоль деревянной галереи.
— Вот ты-то мне и нужен! — рявкнул Цурсог, но вместо ожидаемого Конни нагоняя за бездельное шатание деловито осведомился:
— Старый Мизрой сказал, ты умник не хуже сиидха. Грамоте разумеешь, аргх?
— Немного, — опешил от неожиданности вопроса Коннахар.
— Тогда пошли, — и серая зверюга в надраенном до матового блеска доспехе устремилась по лестницам и переходам. Торопившийся следом Конни встревожился, не погорячился ли, сказавшись грамотным. Ни он, ни его спутники до сих пор не могли взять в толк — как они умудряются понимать обитателей крепости?
В Черной Цитадели не могли говорить на аквилонском или любом другом языке Хайбории по той простой причине, что этих наречий еще нет на свете! Однако, раз у вывалившихся из портала пришлецов не возникает затруднений при беседах с йюрч или сиидха, стало быть, они каким-то чудом постигли местную речь? Поразмыслив так и эдак, принц счел внезапное умение даром магического коридора, не оставившего свои жертвы безъязыкими. Вот только распространяется ли эта способность на владение письменными знаками?
Идти пришлось недалеко — до приземистого серого с оранжевым здания казарм, занятых подчиненными Цурсога. По углам дома лепились башенки, в одну из них вела скрипучая винтовая лестница. За полуприкрытой дверью обнаружилась захламленная каморка, посередине красовался изящной работы дубовый стол, заваленный горой потрепанных свитков, разрозненных записей и толстенных фолиантов. Вдоль стен толкались узкие шкафы с горками намотанных на валики чертежей и планов.
— Да-а, запустили мы тут все… — подвижная уродливая морда Цурсога на миг приобрела извиняющееся выражение. Он поскреб длинной лапой в затылке, отчего шлем съехал ему на глаза, и пояснил: — Здесь Шептун хозяйничал, пока дверги его не спалили. Больше совсем никто не справится. Йюрч — не грамотеи, а воины, аргх! А в Вершинах недовольны. Им нужны… как это… отчеты, да! Рассказать могу, на пальцах показать, как было, тоже могу. Писать — не могу. Лучше безоружным против десятка камнеедов, аргх! И на поклон к Старшему Народу не пойду — насмешек не оберешься! Мол, Мохнатое Копье с рождения скудоумен, горазд только дохлым пожирателям грязи бороды кромсать…
Смысл прозвища вожака йюрч аквилонский принц уже знал. По ведомым ему одному причинам после любого сражения Цурсог непременно отхватывал у поверженных карликов одну-две пряди традиционно длинной бороды. Разлохмаченные космы увязывались в пучки и цеплялись на древко двулезвийного копья. Соратники Цурсога уверяли, якобы тот дал клятву набить двергскими бородами подушку и отправить в дар повелителю карликов Зокарру по прозвищу Два Топора. Впрочем, возможно, насмешки были тут ни при чем, а клятва и впрямь имела место — с Цурсога бы сталось.
— Садись давай, — юношу подтолкнули к торчащему из-под стола табурету с плавно изогнутыми ножками. — Бери перо, пиши. Посмотрим, ладно ли выйдет.
— Что именно писать? — Коннахар отыскал помятый, но чистый лист. Заодно выяснилось, что содержимое чернильницы почти высохло, а перья очиняли не иначе как секирой.
— Про «саламандру» эту поганую! — тоскливый вопль Цурсога вырвался из самых глубин души воина-йюрч. — Как она выглядела, аргх, как на стену влезла, как огнем плевалась! Да поподробней! Сможешь, нет?
Пожав плечами, Конни присел к столу. К несказанному удивлению молодого человека, из под его пера бойко заструились свивающиеся причудливым орнаментом знаки, иногда перемежаемые угловатыми рунами наподобие нордхеймских.
Над плечом уважительно сопел Мохнатое Копье, чьи глубоко посаженные оранжевые глазки прямо-таки пожирали рождавшиеся строчки. Читать йюрч, похоже, умел, но, подобно некоторым знакомцам Конни, испытывал сугубое отвращение к возне с бумагами.
— Наверное, ты все-таки сиидха, — заключил воитель, когда на листе возникло красочное описание нападения железной многоножки и ее бесславной гибели, — только какой-то неправильный. Теперь слушай. Я решил. Будешь вместо Шептуна. Дам в помощь Норзо Трехпалого, разбери тут все. Найди лист, где нарисована Цитадель. Как оно… Ну, всякие места — арсенал, склады, казармы… и как добраться…
— План, — кивнул Коннахар, начиная понимать, что за службу сыскал ему Цурсог.
— План, точно! Так вот ты отыщи этот план и запомни как следует, чтобы не плутать и бегать быстро. Еще будешь составлять послания для Вершин, навроде этого, — он постучал кривым пальцем по пергаментному листу. — Понял, аргх?
«Мои поздравления, ваше высочество. Ты признан достойным звания порученца и штабного писаря при отряде поросших шерстью варваров, — впервые за время, проведенное в Цитадели, Коннахар ощутил способность посмеяться над выходками судьбы. — Что ж, могло быть и хуже».