ПУТЬ В ПОГИБЕЛЬ
В этом году на землю спустился серый и злой октябрь. Дни его тянулись бесконечно, а ночи были еще более утомительны. С деревянного окошка моей комнатушки тянуло холодом. Накрывшись двумя одеялами, я силился уснуть, но то и дело просыпался, как будто кто-то будил меня. Среди ночи я садился на кровать и в темноте вслушивался в свист ветра на улице.
Потом я вновь проваливался в сон и вновь просыпался. А когда я, не столько спал, сколько полудремал, в голове у меня проносились давно умершие люди и события восьмилетней давности. Длилось это наваждение целый месяц, терзая меня из ночи в ночь.
В одну из них, помню, когда мне очередной раз привиделся кошмар, я сел за стол и дрожащей рукой налил себе крепкого холодного чая. Его противный и горький вкус все же немного взбадривал. Почему именно сейчас меня стали беспокоить воспоминания, которые, как мне казалось, уже перестали пылать огнем в моем мозгу, а нервы полностью успокоились?
Допив стакан с черно-желтой жидкостью, я налил себе еще один. Многого чего мне пришлось лишиться в жизни больше восьми лет назад, жарким летом того трагического года. Казалось, что потерял я даже больше, чем мог вообразить. Далеко отсюда, в южной стороне, я оставил всю свою жизнь. Допивая второй стакан, я предавался невеселым воспоминаниям.
Тогда я проходил службу надзирателем городской тюрьмы Ставропольской Крепости. Как таковой Крепости уже давно не было. Город, раскинувшийся во все стороны от нее, стремительно разросся. Крепостные стены стали постепенно разрушаться, а некоторое время назад их просто разобрали. Фундаменты их, а так же старых казарм засыпали грунтом.
Вместе с частями крепости было разрушено городское кладбище. На свою беду оно, из-за быстрого роста города, оказалось чуть ли не в самом центре Ставрополя. То есть, на земле, цена на которую подскочила до небес в последнее время. А торговцам нужны площади для своих лавок…
Да и родной ли он для них? Ведь Крепость строилась казаками, а все остальное население приехало намного позже того, как город появился на картах.
Такая же судьба могла ожидать старый деревянный казачий храм, первый в городе, построенный еще теми, кто отбивал с Крепостных стен атаки неприятеля, но Крепость не сдал. После каждой перестрелки эти люди уносили в парадных мундирах, своих павших товарищей на то первое кладбище и хоронили вместе с их боевыми саблями.
Называлось оно Михайловское. А за его чугунным забором гордо возвышались каменные статуи лежащих под ними офицеров, сраженных пулями или изрубленных саблями при защите рубежей города.
Снесли его сразу после того, как весь казачий Второй Степной полк, с развернутыми знаменами, во время обострения войны, выдвинулся из Крепости на свою верную гибель в горы. Тогда казаки разобрали свой старенький деревянный храм и, погрузив на телеги, увезли за собой в вечность. Не суждено было уже не ему поднять свою голову-купол к небу, ни полковым казакам и офицерам исповедоваться в нем и причащаться.
Поднявшись на самый верх суровых гор, где вечно царит камень и лед, истребляющий своим дыханием все живое, где не растет ни одна, даже самая маленькая карликовая сосна, весь его личный состав был атакован неприятелем, изрублен и сброшен вниз с высоких утесов на корм стервятникам.
В городе же осталась, после торжественного и последнего парада казаков, идущих в бессмертие, одна полусотня. Для охраны городской тюрьмы и поддержания правопорядка. Она-то и уцелела, перейдя под юрисдикцию местной жандармерии, спешно набранной из числа бывших крестьян, в руках ранее ничего не державших кроме мотыги.
Руководство города после ухода полка перешло от его командира и, по совместительству, коменданта Крепости – полковника Евгения фон Фильберта, моего дядьки, к гражданскому губернатору из числа сосланных в наши края бывших чиновников. Говорили, что он, Иннокентий Кошкин, попад сюда за взятки и воровство.
Так вот, сразу после вступления в должность, новый начальник перешел к решительным и, большей частью, безрассудным действиям. Им было создано жандармское ведомство, которое взяло на себя функцию охраны общественного порядка. Казаки от этого были отстранены. За нами осталось только тюрьма.
Дальше пошла перестройка всего, что можно было перестроить, снос всего, что можно, а на самом деле нельзя. Господин Кошкин приглядел участок старого кладбища еще задолго до ухода казаков. Многие горожане часто видели его прогуливавшегося возле Михайловки, как его называли, молча на него любующимся и о чем-то размышляющим.
«Уж не забор ли продать кому хочет?», – настороженно переговаривались между собой старики.