Не могу не упомянуть не просто о фактах уже прямого неповиновения нам, что в тюрьме, что в самом городе, а о самых настоящих издевательствах. Арестанты теперь уже в лицо нам смеялись над погибшими нашими товарищами.
«Вас тоже здесь скоро перебьют, вы все опричники, – неслось почти с каждой камеры, – думаете, будите безнаказанно над людьми издеваться? У нас друзья в городе. Скоро станут вас убивать. За все ответите».
Должен обмолвиться на счет того, в чем нас обвиняли, все больше и больше, как в тюрьме, так и за ее пределами. У нас строго действовало, еще со времен гарнизона, правило вести себя со всеми, будь то наглый арестант или пьяный уличный грубиян, вежливо. Сила применялась в исключительных случаях. При угрозе нападения на казака, при неподчинении требованиям. Прошу понять, исключительно законным. Или при совершении в эту самую минуту преступления. Все!
А каждый раз, когда она применялась, составлялся рапорт на имя начальника гарнизона. Каждый раз человек, к кому она была применяема, осматривался фельдшером. Теперь же о применении мы докладывали командиру полусотни сотнику Орищенко. А Иван Никанорович, как его звали, каждый раз тщательно в происшествии разбирался. Практически всегда ругал казаков, грозился к ним самим применить арест.
Но многим мы в городе стали мешать. Многих не устраивали порядки, введенные казаками с начала основания Крепости. Уже успело вырасти целое поколение тех, кто родился в Ставрополе от пришлых людей, но почему-то на полном серьезе считал город своим.
Ситуацию усугублял тот факт, что жен тех казаков, кто был женат, здесь не было. Они все остались в Казачьем краю. А жениться было категорически запрещено начальством. Считалось, что если в Ставрополе будут жена и дети казака, он потеряет сноровку, начнет думать уже не о службе, станет лениться в военных делах, будет отлынивать от походов, стараться не рисковать.
А главное, был один инцидент десять лет назад… Дело в том, что в наших краях есть Крепость Радужная. Так вот, ее казаки были на фронте в тот момент, когда противник обошел наши расположения с фланга и вышел к Радужной, где жили жены и дети казаков ее гарнизона. В самой же Крепости оставался один десяток.
Узнав об этом, казаки из Радужной бросили фронт, накануне наступления, оголив его большую часть, и понеслись в свою крепость спасать родню. В результате наступление провалилось, ушедших спешно заменили оставшимися, растянув силы и еле-еле вообще удержав те свои позиции, которые достались с большим трудом и потерями.
Тогда всю Радужную выселили обратно в Казачий край. А бросивших фронт отправили до конца их дней на каторгу. Гарнизон заменили. Со всех остальных крепостей убрали семейных, если они жили с семьями. Теперь казак приезжал на время своей действительной службы, которая длилась семь лет, служил, а затем возвращался домой. Офицеров старались заменять каждые лет пять-шесть.
Поэтому в Ставрополе не было наших потомков. Не было тех, кто по праву назвал бы город своим. Вместо них это делали дети забулдыг и проституток. Которые вели себя с каждым днем все более и более дерзко.
ПАДЕНИЕ НРАВОВ
В те первые недели после известия о гибели Второго Степного полка, даже произошло какое-то подобие бунта возле стен тюрьмы. Собралась большая пьяная толпа, требующая освободить некого арестанту Башку. Бунтовщики стали грязно ругаться в адрес казаков и кидать камни в уличные посты, размещенные на крыше тюрьмы.
Сотник Орищенко тщетно ждал помощи от жандармов. Хотя не заметить беспорядков, несколько часов происходящих практически в центре Ставрополя, они не могли. А когда казаки увидели, как жандармский патруль спокойно прошел не в далеке от тюрьмы мимо, достали ружья, вышли на крышу и дали один залп в небо. Затем навели дула на беснующуюся толпу и стали кричать, чтобы та расходилась. Сыпля проклятиями, осаждающие тюрьму подчинились.
В тот момент нам было уже нельзя ходить по городу с оружием. Даже с холодным. Максимум – с плеткой. Все наши ружья и сабли, по приказу губернатора, находились в оружейном арсенале тюрьмы. Из-за этого стали даже происходить стычки с горожанами, иногда в пьяном виде нападающих на идущего в форме казака в ночное время. Но эти происшествия жандармерия игнорировала. Никто в них не разбирался.
А когда толпа бесчинствовала возле тюрьмы, один казак, из отдыхающей смены, прибегал, как потом выяснилось, к начальнику жандармерии. Тот как раз собирался в парную. Даже не дослушав казака, он резко бросил что-то типа – «нет причин для беспокойства, разойдутся сами» и ушел с веником.