Друзья докурили сигареты, Александр достал коробочку, положил окурки — когда выйдут в город, то выкинет в урну. Зачем мусорить там, где отдыхают тысячи людей — ведь недалекий от них карьер Беберлини для горожан любимое место проведения досуга.
— С тебя семьсот евро, Янис, — Александр пододвинул к себе небольшой чемоданчик, потрепанный долгой жизнью — в советские времена такие «дипломаты» шли нарасхват.
— Ты что-то стоящее нашел?! Тогда и тысячу отдам без скорби!
В голосе Берзиньша прорезался нескрываемый интерес — на русском языке оба говорили без акцента, весьма характерного для всех «коренных» жителей трех прибалтийских республик. Все двадцать лет дружбы они общались исключительно на нем из-за врожденной склонности к справедливости и природному упрямству.
— Ты про своего комиссара не забыл?!
— Ты меня интригуешь — если у тебя по коменданту укрепрайона что-то, то пятнадцать сотен немедленно получишь!
Берзиньш буквально просиял лицом — с детства он вместе с дедом собирал материалы по обороне Лиепаи в 1941 году, частью выставлял на сайты, даже статью написал. Ведение блога приносило доход, часто приторговывал раритетами минувшей эпохи. Куда без этого в определенных сферах бизнеса, особенно связанных с оружием прошедшей мировой войны.
— Твой комиссар в Павилосте скрывался целый месяц, и там его в конце июля айзсарги схватили. Ведь так?!
— Ты фсе правильно сказал, — в голосе Яниса впервые чуть прорезался акцент — настолько он был взволнован.
— Искать тот хутор подобно иголке в стоге сена. Я от обратного пошел — кто-то из латышей его скрывал столь долгое время, причем не мог не понимать, что за такое убьют. Выручил случай — месяц назад нашел материалы. Там на болоте айзсарги сожгли один дом, расстреляв хозяина, время как раз подходит. Съездил, посмотрел на месте. И точно — дом не сохранился, зато подвал кирпичный остался. А это хозяин недавно нашел за кладкой, хотел выбросить, но я выкупил у него за семь сотен. Хоть и жутко ненавидит русских, но деньги любит намного больше. Сам знаешь прижимистость хуторян — кое-как с ним сторговался. Смотри!
Замки «дипломата» щелкнули — Берзиньш невольно вскрикнул, и прижал ладонь к сердцу. Рахов разложил ветхую советскую гимнастерку, всю в прорехах, одного рукава не было. Но на уцелевшем втором, пусть порядком выцветшая, пламенела нашитая большая звезда, которую носили все политработники РККА в далеком 1941 году.
— Ее носил тифизионный комиссар Николаев, и никто польше, ошипки пыть не может…
Берзиньш то и дело раскрывал рот, как вытащенная на берег рыба. Александр смотрел на его побледневшее лицо с нескрываемой тревогой. Он впервые видел, чтобы друг был так потрясен — еле заговорил, причем с чудовищным акцентом. Дрожащей рукой Янис прикоснулся к пришитым к воротнику петлицам — на потускневшей ткани, прежде малиновой, отсвечивали красной эмалью ромбики, по два на каждой.
— В кармане была еще вот эта вещица, похожа на угунскрустс Перконса — наши языческие жрецы ему особенно поклонялись. Поверь как историку — этой бронзе тысяча лет, не меньше, — Рахов покрутил в пальцах небольшой медальон с рельефом «солнечного креста» необычной формы — контуры лишь угадывались, настолько он был истерт.
— Одно не пойму — зачем большевистскому комиссару носить в кармане языческий амулет, причем столь необычный — трискелион?! Откуда он его взял — такой образец я вижу впервые?! Да, что с тобой?!
Стоило Берзиньшу взять в ладонь древний артефакт, как его будто высоковольтным током ударило — Рахов даже не успел подхватить внезапно рухнувшего на песок друга…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
«ДЕСЯТЬ ДНЕЙ»
Глава 1
Либава, «Старый город».
Комендант 41-го укрепрайона дивизионный комиссар Николаев.
— Товарищ комиссар! Что с вами?!
— Серафим Петрович, вам плохо?!
Женские голоса продирались сквозь сознание, как голая рука через заросли жгучей крапивы — медленно, и еле слышно. Голова гудела растревоженным набатом, будто снова получил контузию, как в далеком двадцатом, когда его саперный взвод попал под обстрел бронепоезда врангелевцев, столкнувшись с ним посреди таврической степи.