46-й укрепрайон, 204-й строительный батальон.
Командир отделения ефрейтор Зуев.
— У нас говорят, что завтра будет война, — старый еврей поправил очки на переносице, глаза были печальными. — Жители скупили соль, спички, муку и сахар, полки пустые везде. Во всем городке не найти бутылки керосина и свечей — верный признак, ой-вей, что к слухам стоит прислушаться. Таки и прошлый раз было, как помню — все из лавок смели, даже у старого Шмули, что всю жизнь старье с наценкой продавал, ничего не осталось. Война ведь плохое занятие, молодой человек, гешефт можно получить добрый, конечно, но если представить, во что это обойдется, так страшно становится…
Старик-портной говорил бы долго, но тут в дверь вошла Рамуне, в синей куртке НКС с петлицами — тонкая талия была туго перетянута ремнем, на котором висела кобура с наганом. Девушка, как показалось Алексею, требовательно и чуть сурово посмотрела на дедушку. Тот немного сконфузился, посмотрел виновато.
— Старость всегда любит потянуть время, поболтать. А молодость вечно торопиться, ей кажется, что нужно успеть совершить многое. И не успевает — можно одно дело закончить, но не охапку, молодые люди. Да ладно — идите, ваше время более ценно, чем мое.
Рамуне повернулась и вышла, фыркнув, а ефрейтор, продвигаясь бочком, устремился в дверь, заметив, что старый Изя понуро склонил голову. На секунду стало жаль «вечного портного», но самому терять время не хотелось — и так оставалось всего полчаса.
— Будет война?
Рамуне сразу задала вопрос, даже не поздоровавшись. Глаза девушки буквально впились в него, синие, как бездонное озеро, и он заметил, как участилось ее дыхание. Пожал плечами, объяснил:
— Я не генерал, чтобы планы командования знать. Но две роты передали в стрелковые батальоны, бойцам винтовки выдали. Что есть, то есть. Но тревожно на душе — вот и думаю, то ли война грозит, или немцы провокацию крупную устроят — из пушек нас обстреляют.
— Я боюсь, — девушка сделала шаг вперед, прижалась к нему, ее руки обвили шею парня. Тот, зарывшись носом в ее пушистые волосы, буквально млел от нахлынувшего счастья, одурманенный запахом ромашки. Время затянулось для двоих, только сердца начали бешенный перестук.
— Аш тавя милю…
— Что ты сказала?
Девушка замерла в его руках, потом подняла на него глаза — блестящие и яркие, такими их он еще не видел.
— Не могла сказать тебе по-русски, — Рамуне вздохнула, провела ладошкой по его щеке — от прикосновения Алексей вздрогнул, и негромко сказала. — Я тебя люблю!
Тут же ее горячие и полные губы прижались к губам парня, и первый поцелуй двух влюбленных обжег обоих горьковатым привкусом надвигающейся войны…
— Быстрее, бойцы, быстрее! Занимайте позиции — в них и отоспитесь до утра, если не начнется!
Младший лейтенант с малиновыми пехотными петлицами не стал объяснять, что может начаться, все и так прекрасно понимали что к чему — просто так по тревоге не поднимают. Спать хотелось жутко, но Зуев прогнал сон и сам принялся подгонять красноармейцев своего отделения. Вдоль позиций текла запруженная река, за спиной дома селения — добротные и ухоженные, многих бойцов зависть одолевала, когда они их сравнивали с покосившимися избами в родных деревеньках.
Там же возвышались толстыми «пнями» два дота — амбразуры были заложены мешками с песком, торчали толстые стволы станковых «максимок». В предрассветных сумерках были видны фигурки красноармейцев — пулеметный полувзвод из состава укрепрайона обживался в бетонных дотах, готовя их к обороне. Плохо, что те вообще не были замаскированы, и с противоположного берега, где проходила линия железной дороги и шоссе, по которому запылили полуторки, хорошо просматривались.
— Строители, получай оружие! Первое отделение! Зуев, ты где?!
Алексей, узнав взводного по голосу, устремился к полуторке, из которой выгружали продолговатые, знакомые ему по срочной службе, ящики с винтовками. В каждом было по пять трехлинеек, и три ящика, поставленные один на другой, явно предназначались для его отделения. Рядом с ними два ящика меньшего размера, патронные — разглядел их сразу. Их уже вскрывал сержант из пехотинцев, доставая один за другим два цинка. Посмотрел на подбежавшего Алексея, хмыкнул:
— Сам разберешься, что к чему, или объяснить?