Вчера, когда немцы пошли на штурм, была подорвана вторая линия фугасов — «банки» по две три морских мины взрывались с ужасающим грохотом, оставляя огромные воронки. Именно такими «сюрпризами» была уничтожена Гробиня, со всем вступившим туда вражеским авангардом. Дьявольская вещь вышла по своему воздействию на моральный дух «истинных арийцев» — немцы взъярились, и теперь бои шли беспощадные.
Вчера с двух городских аэродромов взлетели под утро последние оставшиеся истребители 148-го ИАП — семь «чаек», десятая часть от тех, что были в полку на первый день войны. Но и потери врагу были нанесены немаленькие — сбито полтора десятка самолетов с черными крестами на крыльях. Причем один уничтожен тараном на четвертый день — впервые поднявшийся в небо обожженный ветеран-«испанец», врезался в «юнкерс-88», свалившись на него сверху в пике. С того дня немцы стали вести себя в небе над Либавой намного осторожнее, а при атаках взлетевших «чаек» немедленно сбрасывали бомбы куда попало и тут же, набрав скорость, отрывались от преследующих их тихоходных бипланов.
Единственное, что мог сделать Серафим Петрович, так это написать в штаб фронта представление на возращение погибшему летчику капитанского звания с орденом, пусть хоть сестра с братом знать будут, что не сгинул где-то безвестным.
Вместе с «чайками» в Ригу улетели два «гладиатора» с единственным «бульдогом» — латыши проявили себя в боях вне всякой критики, сбив вражеские бомбардировщик и гидросамолет, неоднократно вылетая на разведку. Так что, призвав их на службу в РККА, он написал аттестацию на присвоение им званий комсостава, аналогичных тем, что они имели в бывших латвийских ВВС. Заодно представил к орденам, надеясь, что хоть Красной Звездой, но все же наградят пилотов, даже медалью «За боевые заслуги».
— Эсминцы подойдут за час до полуночи, к этому же времени начнем выводить суда и буксиры на рейд, — негромко произнес Клевенский. — Я приказал постоянно ставить дымовые завесы над портом — осталось всего четыре транспорта. Потерю одного из них еще можно перетерпеть, но если потопят два, то начнутся большие проблемы — артиллерию принять на борт будет нельзя. Как и часть предназначенных для отправки грузов.
— Грузи все сейчас, Михаил Сергеевич, потом нам будет не до этого. Большую часть орудий тоже прикажи в трюмы брать — оставшиеся пушки чаще стрелять будут. Поверь, в Риге все пригодится, не при нашей бедности ресурсами и оружием разбрасываться. Что у тебя с минированием?!
— Все объекты, предназначенные к уничтожению, подготовлены к подрывам — на каждый завезено по десятку, а то и два мин. Никогда бы не подумал, что буду ставить «банки» не в море, а в собственном порту, на заводах и мастерских. Подготовив к взрыву вокзал и все сооружения…
— Зато немцы всем этим хозяйством уже никогда не воспользуются. Тут нужно пепелище оставить им в наследство, пусть восстанавливают с большими усилиями и затратами.
— Да понимаю все, но эта была наша база, — пожал плечами моряк и поморщился — где-то совсем рядом со штабом прогремел мощный взрыв. Обстрел Либавы не прекращался ни на минуту, он шел днем и ночью с размеренностью метронома.
— К 18-ти часам прими на палубы всех гражданских, кто решится на эвакуацию, раненых и персонал госпиталей. Все должно быть четко по плану, в последний момент все может произойти, от штурма укреплений, до какой-нибудь паршивой «накладки». Такое сплошь и рядом завсегда происходит, причем неожиданно, — Николаев чуть не выругался, припомнив подобные случаи из собственной жизни. И продолжил также негромко говорить, не обратив внимания на близкий разрыв, от которого вылетели стекла в окнах. Осколки упали даже на его стол.
— До 23 часов нужно принять все части гарнизона, их начнут отводить в половине десятого вечера. И выводи транспорты в море.
— Так и будет, — хладнокровно отозвался Клевенский, — После чего все подлежащие к подрывам сооружения будут уничтожены, а нефтехранилище подожжено. Отряды прикрытия и пограничники, что обеспечат контроль над улицами, отойдут к местам погрузки, где их примут на борт катера и сторожевики. И в час ночи под прикрытием заградительного огня корабельной артиллерии покинем гавань и пойдем на Ригу.
— А если корабли не придут? Мало ли что бывает, в жизни и на море полно всяческих неожиданностей, что разрушат любые планы, — Николаев говорил спокойно, но голос чуть дрогнул. Лицо Клевенского приняло отрешенное выражение.