Комендант 41-го укрепрайона дивизионный комиссар Николаев.
— Воздух!
Серафим Петрович оглянулся и увидел, как к медленно идущим транспортам быстро приближаются в предрассветном небе семь двухмоторных самолетов весьма характерного вида, которые многие хорошо запомнили по постоянным бомбежкам Либавы.
Корабли открыли зенитный огонь, было хорошо видно как вспухают в небе белые облачка разрывов. Но все было бесполезно — такую картину в небе Либавы он видел не раз. Орудия стреляли, выпустили в небо впустую прорву боеприпасов. Итог — сбитых вражеских самолетов за девять дней ровно четыре штуки, на несколько тысяч истраченных 76 мм снарядов. Лучше бы по немецкой пехоте обстрел вели, так реальной пользы было бы гораздо больше, и результат осязаем.
Николаев надеялся на истребители — юркие бипланы уже взяли конвой под прикрытие. Три «чайки» и два «гладиатора» — последние он узнал сразу — крутились высоко в небе. Такой прием они стали использовать на четвертый день войны, тогда и пошел оживленный счет сбитых вражеских самолетов. И-153 не хватало скорости, но пикируя с высоты, они получили шанс догнать «юнкерсы-88». Вот и сейчас бой пошел по той же схеме, только вражеские самолеты на пологом пикировании устремились в атаку на транспорты. От головного бомбардировщика отделились черные капли бомб, их было хорошо видно, и устремились к кораблю, на белой трубе которого отчетливо выделялся красный крест.
Это была «Виениба» — небольшой пароход, который вывозил жителей Либавы, в основном женщин и детей рабочих и служащих, которые активно поддержали советскую власть в дни осады. Оставаться им было нельзя — гестаповцы и айзсарги именно на семьях выместили всю злобу. Взяли также больше сотни раненных жителей, которым также грозили репрессии со стороны оккупационных властей. Военных на «Виенибе» не было, как и оружия — потому Николаев дал согласие на нанесение знаков Красного Креста там, где это было необходимо по морским правилам.
Однако на этот счет немецкие летчики имели свое мнение — видимо они целились именно в эти красные кресты, как в легко видимую мишень. И попали с первого захода — над пароходом взметнулся в небо огненно-дымный столб, Николаеву даже показалось, что судно в полторы тысячи тонн даже чуть подпрыгнуло на морской глади — Балтика уже третий день была на удивление спокойной, даже ветер порой пропадал.
— Ох, да что делает этот…
Стоявший рядом с Николаевым матрос выдал длинный перечень непечатных слов, вычурных и затейливых, как знаменитый «загиб Петра Великого» или замысловатый боцманский узел.
Серафим Петрович уже не смотрел на «Виенибу». На идущий в пологом пикировании «юнкерс», уже зашедшего над транспортами, рухнул сверху маленький биплан. «Гладиатор» атаковал решительно, будто ястреб напал на огромную цаплю, и таранил вражеский самолет. Бомбардировщик зашел в пике, из которого так и не вышел — только морская вода взметнулась в небо. А биплан закружило осенним листом, однако Николаев успел заметить маленькую фигурку человека, что выпал из кабины — через несколько секунд раскрылся белый купол парашюта.
Второй «гладиатор» набросился на уходящего «юнкерса». И с первой атаки поразил мотор, за которым потянулась черная полоска дыма. Вражеский бомбардировщик чуть накренился, стал снижаться, а биплан сделал еще одну атаку — теперь дымили оба мотора. И тут от большого самолета посыпались вниз комочки, над которыми распустились купола парашютов. Серафим Петрович машинально пересчитал их — ровно четыре, их сносило и к предполагаемому месту приводнения вражеских летчиков, тут же устремился торпедный катер, и явно не с добрыми намерениями спасателей шли моряки. На этот счет выразил общее мнение один из моряков:
— За убийство женщин и детей повесить мало!
Вот только расправиться с убийцами морякам не удалось, за них это сделал «гладиатор». Пилот-латыш, один из двух выживших в небе над Либавой, хладнокровно и совершенно спокойно, будто в тире, в два захода расстрелял из пулеметов качающиеся фигурки. Облетел их еще раз, видимо кто-то из парашютистов показался ему еще живым, и обстрелял повторно, разорвав пулями еще и парашют.
— Так с ними, сволочи проклятые, и поступать надо!
Оставшиеся пять бомбардировщиков, пилоты которых были ошарашены тараном, в атаку не пошли — сбросили бомбы в море, и, форсируя моторы, легко оторвались от трех преследующих их «чаек».