— Понятно, не все так плохо, как показалось поначалу, Иван Антонович, — Николаев улыбнулся, от души отлегло — теперь он не сомневался, что удастся спасти всех. А ведь большинство из них, не прими должных мер, просто погибнет, а это произведет на комначсостав самое гнетущее впечатление — ведь жены и дети были собраны в Палангу со всего ПрибОВО и Балтфлота, три тысячи человек.
— Слушай меня внимательно, Иван Антонович, то, что я сейчас тебе скажу — только между нами.
— Понимаю, Серафим Петрович.
— Как только ситуация станет опасной, Либавский горком направит сюда автотранспорт. На станцию Руцава прибудет для эвакуации детей поезд, но до нее дойти еще нужно, «ветки» до Швентойи нет.
— Дойдем как-нибудь, не так далеко, — новость Кушелева явно обрадовала. Комиссар немного повеселел.
— Идти не нужно, всех вывезем. Автотранспорт даст 67-я дивизия — в Палангу от нее в ночь на 22 июня будет переброшен стрелковый батальон из моего укрепрайона. Но вот об этом никто не должен знать!
— Понятно, — лицо комиссара затвердело — действительно, есть вещи, о которых лучше не знать — любой военный это хорошо понимает. А переброска целого батальона из Либавы в Палангу означала многое.
— Так что к часу ночи будь готов по тревоге покинуть лагерь, но саму тревогу не объявлять. Получишь распоряжение, нет, письменный приказ от коменданта 41-го укрепрайона — мой собственный. Всю ответственность возьму на себя, и не спорь — не твой уровень принимать такое решение!
Николаеву понравилось, что комиссар вскинулся — а ведь Кушелев прекрасно понимает, что за ложную тревогу с преждевременной эвакуацией пионерских лагерей по голове не погладят — скорее обвинят в паникерстве и должностном преступлении. Отдадут под суд, а там итог закономерен — под расстрел, конечно, не пойдет, но лагерный срок отвесят серьезный. Зато имея на руках письменный приказ дивизионного комиссара, он сможет легко оправдаться.
Вот только Николаеву собственная подпись под таким распоряжением ничем не грозила — он ведь точно знал, когда и во сколько начнется война. А потому можно было в ночь на 22 июня действовать решительно, но никак не раньше — иначе возможно отрешение от должности и арест за самоуправство, в лучшем для него случае.
На этом и строился расчет — Либавский горком побоится взять ответственность на себя, зато охотно выделит автотранспорт и вагоны до Руцавы, на которых будут переброшены два стрелковых батальона. Обратным рейсом будут забраны все эвакуированные — за полтора часа по расчетному времени до начала войны.
Генерал Дедаев начал выводить свои части из Либавы вместе с 23-й танковой дивизией полковника Орленко. «Учения» были согласованы заранее с командованием ПрибОВО с 18-го по 24-е июня — за их время должны были быть подготовлены оборонительные позиции по правому берегу Барты. И завтра к полудню Николай Алексеевич подъедет от Скуодаса в Кретенгу, где их двоих уже ожидает предупрежденный по телефону командир 10-й стрелковой дивизии генерал-майор Фадеев.
— Так что сохраняй все в тайне до установленного времени. Но все необходимые приготовительные мероприятия проведи. И ожидай приказа. Да, возможно я еще раз, незадолго, приеду в Палангу.
— Есть ожидать приказа, товарищ дивизионный комиссар!
— Вот и хорошо, а мне пора ехать, — Николаев с Кушелевым обменялись крепким рукопожатием, и Серафим Петрович уселся в «эмку». Следом за легковым автомобилем тронулась полуторка с десятком бойцов комендантского взвода УРа, да впереди запылил мотоцикл с пограничниками, что сопровождали его в поездке от комендатуры. А без конвоя никак не обойтись — «айзсарги» зашевелились в подполье, и предательский выстрел в спину мог прогреметь в любую секунду…
Кретинга
Командир 10-й стрелковой дивизии
генерал-майор Фадеев
Генерал Фадеев в который раз посмотрел на карту, пытаясь в ней отыскать возможное решение абсолютно невыполнимого задания. Вопрос был нерешаемый — как с одной дивизией, что растянута на восемьдесят километров фронта, удержать позиции, по которым ударит целый вражеский корпус — по данным разведки в северной части Мемельского выступа фашисты сосредоточили до трех-четырех пехотных дивизий, при поддержке большого числа танков, танкеток и броневиков.
Позиция его дивизии тянулась по всему возводимому 46-му Тельшайскому укрепрайону, в котором должно было быть восемь узлов обороны с одним артиллерийско-пулеметным батальоном в каждом. Вот только вся проблема в том, что никаких ДОСов практически не имелось, как и гарнизонов для них. Вина целиком и полностью лежит на командовании, а спрос будет именно с него — почему не удержал позиции?!
А как их удержать при трехкратном превосходстве противника, на фронте протяженностью в 75 км, когда по уставным нормам фронт дивизии в обороне должен быть в пять раз меньше?!
Тельшайского укрепрайона фактически не было — из 366 лихорадочно возводимых с марта бетонных дотов к настоящему времени построено только 23, и боеготовым пока не был ни один из них. На складах не имелось специального казематного вооружения — ни пушек, ни пулеметов. Обещали привезти перископы, динамо-генераторы, телефоны и провода — но когда доставят все необходимое, непонятно. И хотя сооружения пытались спешно вооружить станковыми «максимами» и ручными ДП, закладывая амбразуры мешками с песком, но реальную ценность они представляли такую же, как едко высказался начальник штаба, как «одинокие прыщи на огромной заднице», в какую попала дивизия.
Строившийся укрепрайон делил дивизию на две примерно равные части. Северная половина, в составе 62-го стрелкового и 30-го легкого артиллерийского полков, была самая сложная для обороны. В Паланге дислоцировался один батальон с артиллерийским дивизионом, а также 350-м строительным батальоном. В Кретинге, в 16-ти километров восточнее по дороге, два батальона с еще одним дивизионом и полковыми штабами и службами, да поблизости в селе Курмачей 204-й стройбат. На северо-запад от Кретинги, в 8-ми километрах шло строительство оборонительной линии у селения Радучей силами трех саперных батальонов — присланными из других округов 133-м и 238-м, а также 94-м из его дивизии. Здесь же лихорадочно формировался 518-й артиллерийский дивизион, который должен был войти в состав укрепрайона — на его сколачивание отводилось десять дней, считая вчерашний, когда поступил секретный приказ командующего ПрибОВО генерал-полковника Кузнецова.
И что самое плохое — формировать части для Тельшайского УРа должен был он сам из состава собственной дивизии, в которой и так было десять с половиной тысячи человек, на четыре меньше, чем положено по штату военного времени для полностью отмобилизованного соединения. В части и подразделения укрепрайона нужно было отправить красноармейцев по их полному штату, причем 40 % призыва прошлого года, отобрав наиболее опытных и хорошо обученных, а 60 % новобранцев, которые только что поступили в дивизию. Компенсировать убыль обещали новобранцами в июле, не раньше — а до этого времени война могла и нагрянуть — ее дыхание ощутимо чувствовалось с каждым днем.
Но приказ получен, и он со смятением в душе отправил для артдивизиона семьсот командиров и красноармейцев, фактически обескровив на треть состава 242-й гаубичный и 30-й легкий артиллерийский полки. Еще тысячу сто бойцов ушли на формирование 174-го артиллерийско-пулеметного батальона, что формировался в Катауге, в 8-ми километрах южнее Картены — та была в тыловом районе, восточнее Кретинги на 25 км. Начато формирование, но уже из состава 90-й стрелковой дивизии, сразу двух легких батарей — 73-й и 75-й для укрепрайона — по три сотни красноармейцев при двенадцати старых трехдюймовок.
Здесь же строили укрепления 280-й саперный и 349-й строительный батальоны. В самой Картене дислоцировался 321-й стройбат и 83-й саперный батальон — последний из 67-й стрелковой дивизии.
Три с половиной сотни красноармейцев нужно было отправить еще восточнее, в Плунге, где находился штаб 46-го укрепрайона, и там для него казармы и штаб возводил 351-й стройбат.