Вскоре Найл погрузился в глубокий, безмолвный омут сна.
Не успел он, казалось, закрыть глаза, как вокруг уже засуетились. Один за одним зажигались светильники. Вайг, всегда легкий на подъем, уже встал. Мать, длинные волосы которой, спутавшиеся за время сна, разметались по плечам, сидела и позевывала. Кто-то пробегавший мимо, завидев женщину, перешел на шаг и почтительно склонил голову.
Открыл глаза Массиг, ошалело оглядел комнату, укрылся одеялом с головой и тут же негромко засопел. Внезапно, к удивлению Найла, все мужчины в комнате разом пали на одно колено, всем своим видом выражая почтительное смирение. Прошло несколько секунд, прежде чем он заметил, что в дверях стояла женщина. Она походила на Одину (все служительницы мало чем отличались друг от друга). Четким менторским тоном она произнесла:
– Вновь прибывшие выходят на построение вместе со всеми!
Сказала, повернулась и вышла. Все, кто был в комнате, снова разбрелись по своим скамейкам и лежакам. Выполз из постели Массиг, которого разбудил голос женщины. Выглядел он неважно.
– Как ты думаешь, она меня заметила? – озабоченно спросил он Найла.
– Нет, – уверенно ответил тот. Массиг облегченно вздохнул:
– С любителями поспать здесь ох как строго обходятся.
– С лежебоками? – Найлу странно было это слышать.
– Теми, кто еле возится при подъеме, – выдавил Массиг сквозь зевок. – Вот что мне не по душе: в этакую рань заставляют вставать. В Дире вообще мало кто спал меньше двенадцати часов. Как-то раз провеселились там на славу, так я потом проспал ровно сутки…
– Что нам сейчас надо делать? – не дослушал Вайг.
– Завтракать. Через час надо быть на построении.
Он повел их на кухню, где на печи стояли котлы с едой, над которыми вился парок. Повара начинали работу за час до рассвета. Массиг налил себе в чашку зеленоватого супа, положил в отдельную тарелку мяса и овощей. Найл и Сайрис взяли порции поскромнее. Рядом с кухней находилась просторная трапезная, заставленная длинными деревянными столами. Вайг уже сидел там с полной тарелкой и помахал своим ложкой:
– Мясо-то такое вкусное! Чье, интересно?
– Кроличье.
– Не понял.
– Грызун такой, с длинными ушами. Вроде крысы, только плодится быстрее.
После этого Массиг с сосредоточенным видом принялся за еду, на вопросы отвечая только кивками и мычанием.
Найл обратил внимание, что разговоров в трапезной почти не слышно, только постукивание ложек и почавкивание да причмокивание.
Даже Сайрис ела с аппетитом. После хорошего, продолжительного сна румянец возвратился на ее щеки. От нее не могло укрыться, что проходящие мимо их стола мужчины украдкой бросают откровенно заинтересованные взгляды. Хотя Сайрис не поднимала глаз от тарелки, было заметно, что ей это очень льстит. Единственные мужчины, которых она видела на протяжении последних двадцати лет, были членами ее семьи, и ей, безусловно, было приятно ощущать на себе вожделеющие взгляды хорошо сложенных, статных представителей мужского пола.
По окончании трапезы Массиг показал комнату для умывания. В смежном с трапезной помещении было полным полно деревянных ведер, полных до краев. Как им объяснили, ведра надо отнести в соседнюю комнату – большую, пустующую, – где в каменном полу проделаны узкие канавки.
Найл с Вайгом охотно согласились, когда им предложили снять заскорузлую от пыли и пота одежду и окатиться водой. Сайрис препроводили в другую комнату, поменьше. Массиг раздал по куску какого-то серого корня, показав, как его надо вначале опустить в воду, а затем натирать им кожу. Оказывается, когда трешь, образуется обильная пена, очищающая грязь. Если воды не хватает, можно брать еще.
Жителям пустыни такая роскошь казалась невероятной, диковинной. А когда Массиг предложил им обтереться с головы до пят широким куском ткани, впитывающей влагу, они и вовсе застыли от изумления.
Появилась из своей умывальни Сайрис – кожа светится от чистоты, волосы влажные, и Найл поймал себя на мысли, что никогда не видел мать такой красивой. С некоторым даже самодовольством он осматривал и свою поблескивающую, дышащую чистотой кожу, отмытые добела ладони и ступни, и ему даже показалось, что он понимает, почему Массигу здесь нравится.
Минут через десять они слились с толпой жильцов, стоявших снаружи здания.
В ярком свете нарождающегося дня городские улицы выглядели ничуть не лучше, чем в сумерках. Громады серых зданий вздымались подобно утесам, а между ними простирались паучьи тенета – в основном натянутые поперек, хотя некоторые были подвешены почти отвесно.
Многие, видно, висели здесь уже не первый год: вон какие толстые, мохнатые от скопившейся пыли. Взявшаяся невесть откуда здоровенная муха с лету врезалась в одну из таких сетей, отчего сверху вниз градом посыпались высохшие крылья насекомых. Молниеносно крутнувшись в воздухе, муха пулей кинулась вверх, приклеилась к другой паутине – почти неразличимой – и неистово там забилась, пронзительно жужжа. Почти тотчас из какого-то невидимого укрытия выскочил смертоносец. Шустро перебирая лапами, он подошел вплотную и набросился на глупое насекомое. Секунда – и жужжание смолкло, а муха перестала сопротивляться. Паук заботливо пеленал ее туловище в шелк. Теперь понятно, отчего смертоносны оставляют старую паутину висеть, а не вбирают ее обратно в себя, как большинство их лишенных разума сородичей. Крылатые создания боятся старых сетей, чуя в них опасность, зато легко попадают в новые, почти невидимые.
Дарол гаркнул команду – все застыли навытяжку; еще приказ, и все разом двинулись посередине улицы. Дойдя до перекрестка, строй взял направо, на улицу пошире. Найлу вдруг стало душно от неудержимой радости: на пронзительно синем фоне утреннего неба проглянул шпиль Белой башни.
Навстречу двигался еще один строй. Найл с первого взгляда определил, что это и есть те самые рабы, о которых рассказывал Массиг. Одеты они были в длинные посконные рубахи. В походке – ни твердости, ни бодрости, лица лишены всякого живого выражения: обвислые губы, пустые глаза. Кое у кого конечности болезненно искривлены, жилы толщиной в палец.