– И… – Сайрис сделала робкую паузу. – Ты с ними по-прежнему видишься?
Одина вздохнула. Вопросы Сайрис, очевидно, казались ей наивными.
– Я несколько раз видела их на улице. Но было бы невежливо показывать, что мы знакомы друг с другом. Понимаешь, они всего-навсего слуги. Их дело – производить детей. Они бы смутились, заговори я с ними.
– А у тебя нет к ним… Чувства?
– Это еще зачем? Неужели я должна испытывать чувство к этим вот, – она показала пальцем на колесничих, – за то, что они перевозят нас через реку?
Найл исподтишка посмотрел на мужчин, не смущает ли их такое замечание. Но те смотрели только вперед. Похоже, слова Одины нисколько не затронули их.
Лодка, ткнувшись о берег, замерла возле уходящей вверх каменной лестницы. Один из мужчин, выпрыгнув и привязав ее к камню, помог Одине выйти.
Наверху их встретила высокая женщина в синих одеждах. Как и большинство служительниц, она походила на Одину, как сестра. Женщина держала в руках огромную секиру с длинным шипом на конце лезвия. Поприветствовав Одину, служительница посмотрела на живот Сайрис:
– На каком месяце?
– Она не беременна, – ответила за нее Одина. – Ей разрешено навестить детей, их доставили сюда несколько дней назад.
– Надеюсь, ты сумеешь ее сдержать, – сказала женщина, церемонно вытягивая руку с секирой, когда они проходили мимо.
– О чем это она? – спросила Сайрис шепотом. Одина пожала плечами:
– Некоторые матери не хотят разлучаться со своими детьми. Как раз на прошлой неделе ей пришлось одну такую прикончить.
– Прикончить?!
– Да, смахнуть ей голову.
– Она что, не могла ее просто оглушить? – спросил Найл.
Одина решительно покачала головой:
– Зачем? У той мамаши был неизлечимый душевный разлад. Она могла заразить других.
– Душевный разлад?
– Мы называем так между собой людей, которые не могут или не хотят себя сдерживать. И разумеется, эта женщина могла произвести на свет ущербных детей. Таких надо уничтожать. – Она указала на деревянную скамью у края газона. – Вы двое будете дожидаться здесь. Мужчинам заходить в детский городок запрещено. Ни в коем случае никуда не отлучайтесь до нашего возвращения. Страже приказано убивать любого мужчину, который слоняется здесь без разрешения.
Братья опустились на нагретую солнцем скамью и проводили взглядом женщин, скрывшихся за углом.
Найл вдруг услышал необычный звук, похожий на шипение, и пузыристое журчание бегущей воды и, изогнувшись так, чтобы не мешало дерево, разглядеть фонтан, взметающий в воздух упругую пушистую струю. Зрелище просто зачаровывало, так и подмывало тайком встать и посмотреть.
Но на той стороне газона расхаживала одна из этих, в синем платье, и поглядывала на братьев с такой неприязнью, что у них мурашки бегали по коже. Оба невольно представили: сейчас подойдет и ка-ак даст секирой! – сразу голова с плеч и улетит.
– Как тебе все это? – Вайг кивком указал на женщину и на детский городок.
– Очень красиво.
– Красиво-то оно красиво, только в дрожь бросает от такой красоты. Напоминает бабу, что нас сюда привела…
– Чего-то я тебя не понял, Вайг.
– Внешне хороша, вроде сама обходительность, а как заговорит, так тошно делается. Как она спокойненько рассказывала про женщину, которой отсекли голову лишь за то, что не хотела расставаться со своим дитем.
– Тс-с! – шикнул Найл.
Он вдруг испугался, что их услышит женщина с секирой, и тогда Одина, вернувшись, застанет лишь два трупа и две головы в сторонке.
– Мне-то чего прятаться? – возмутился Вайг, но голос понизил.
– Знаешь, что меня сбивает с толку? – поделился Найл. – Коли уж они так пекутся, чтобы дети у них росли сильными и здоровыми, то почему сами-то все такие придурочные, с ущербной башкой?
Вайг задумчиво посмотрел на брата и почесал затылок.
– Да, в самом деле. А ведь и вправду ущербные, а? – Он помолчал, подумал. – Может, потому что работа у них такая нудная? Найл с сомнением покачал головой:
– Нет, здесь дело не только в этом. У меня такое впечатление, будто…
Не успев еще подобрать нужных слов, Найл вздрогнул от взволнованного детского крика.
Через секунду братьев уже тискала ручонками Руна, тычась губками попеременно то в одного, то в другого.
За ней шла Сайрис, неся на руках Мару. А за Сайрис, рядом с Одиной, шла стройная девушка в голубом платье. Найл чуть не задохнулся от восторга, узнав Дону.
Высвободившись из объятий Руны, он вскочил со скамьи. Дона, расставив руки, побежала навстречу.
Глаза ее засверкали радостным волнением. Найл обхватил девушку и закружил, подняв над землей.
Стражница наконец не выдержала и, шагнув вперед, сердито рявкнула:
– Хватит здесь обниматься! Будете так себя вести, живо без ушей останетесь! Оба!
Найл с виноватым видом опустил Дону, та смущенно отвернулась. Тут, к удивлению, заговорила Одина:
– Ты совершенно права, уважаемая. Эти люди, увы, дикари, к тому же долгое время не виделись. Я позабочусь, чтобы они вели себя пристойно. – И победно усмехнулась.
Стражница. передернув плечами, отвернулась с постно-презрительной миной.
– А мы с тобой обнимемся позже, когда никого не будет поблизости. Заодно и уши сохраним, – шепнул Найл Доне.
Дона чуть разрумянилась, и юноша, взглянув на нее, почувствовал, как гулко забилось его сердце.
В полутемном подземном коридоре Каззака он как-то не обращал внимания, насколько девушка, оказывается, хороша собой. С той поры, как они расстались, прошло несколько месяцев. От девчоночьей угловатости не осталось и следа, она немного подросла, формы стали более округлыми, женственными, изящные руки и плечики покрыл ровный загар.
Руна и Мара выглядели бодрыми и веселыми. Обе явно поправились, загорели.
– А где папа? – спросила Руна, и стало ясно, что она ничего не знает о гибели отца.
К счастью, Мара ее перебила, попросив Вайга все-все рассказать. Найл и Дона сидели на краешке скамейки и смотрели друг на друга. Одина весьма тактично удалилась на другой конец газона и отвлекла внимание стражницы разговором, за что юноша был ей искренне признателен.
– Что у тебя за платье? – спросил он.