«Пьем до дна!» слышу его возглас, но медлю поддерживать тост. «Пьем до дна!», повернувшись к Старику, осмеливается приказывать господин Кресс. Старик же уже чуть не кипит от злости. Этой «заднице радиопередач», как называет Кресса Старик, следовало бы знать, что за такую инициативу его вполне могут загнать на пальму, поэтому он мог бы и другие слова использовать в своем тосте. Но, очевидно, похотливые радиокомментаторы имею в своем арсенале такое, чем могут заклеймить и утопить любого победителя.
Старик с отвращением отворачивается от имперского радиорепортера — да с таким явным отвращением, что последний даже не успевает заметить такое оскорбление. Но Старику на это, по всему видать, глубоко наплевать. Если ему уж кто-то неприятен, то это чувство долго не покидает Старика. Его трудно упрекнуть в большой любезности к людям. Мне тоже глубоко плевать на господина Кресса. Он достаточно черств и одной неприязнью меньше или больше для него не играет особой роли. Он представляет собой этакую адскую смесь из назойливости, дерзости и всезнайства, которые ему любы, и которым, несмотря ни на что, он строго следует, идя напролом к лишь ему известной цели.
Меня не удивит, если Кресс так же не пожелает больше иметь дел с нашим упрямым Стариком. Как бы то ни было, все это действо очень любопытно.
Матросы на верхней палубе готовят швартовы, отбалансировывают швартовные палы, подготавливают гаки. Лодка направляется прямо к входу в шлюз. На пирсе уже видна волнующаяся толпа встречающих. Через бинокль отчетливо виден комитет по организации встречи: вон стоят они, эти ужасно прелестные белокурые козочки, с крепко прижатыми к животам букетами цветов. А рядом с ними морские и армейские офицеры, несколько гражданских парней из организации Тодта, солдаты и просто любопытные.
Тетушка из Красного Креста — полковница, или что-то в этом роде — держит охапку цветов, словно для сердечного друга.
Однако Симоны нигде не видать…
«Ну, где же спряталась твоя подружка?» участливо интересуется Старик. «Хотел бы я знать…» отвечаю ему в унисон и тут же прикусываю язык, т. к. мои слова звучат несколько невежливо. Старик глубоко и шумно вдыхает сырой воздух — так он обычно выражает свое неодобрение. От этого меня охватывает тоскливое чувство пустоты и тяжелой тревоги. Чувство гнетущего беспокойства сдавливает мне сердце.
На баке лодки выстраивается экипаж. Впереди — швартовая команда, позади — свободные от вахты моряки. Командир сам проводит маневры причаливания.
Жаль, что мы не можем сбросить в воду господина Кресса! Мостик нашей лодки вероятно являет собой интересное зрелище со стороны: вся эта толпа на святом для моряка месте. Один забрался так высоко, как только мог. Остальные ведут себя так, словно принадлежат к членам экипажа лодки. Тут уже расположились фотоаппараты и несколько фоторепортеров делающих красивые, хвастливые снимки наших героев-подводников возвращающихся из боевого похода. Мы хорошо угадали со временем прибытия: стоит высокая вода. Словно притягиваемые магнитом входим в ворота шлюза. Дошли! Справились! Хочется кричать во все горло, да момент еще не настал. Позволяю себе лишь прошептать: «Дошли! Дошли!»
Неужто Старику не доставляет радости тот факт, что мы дошли? Он выглядит холодным и неприступным, как тюлень на льду. Окружающий ландшафт изменился с тех пор, как я фотографировал на шлюзе при отплытии. Теперь видны лишь почерневшие остатки ограждающих его стен и одинокий домишко. На красовавшейся ранее на домике рекламной надписи БИРХ осталась только буква Б. Дальше в глубине, в мусоре и щебенке торчат остовы еще двух — трех домиков, провалы крыш ощетинились проломленными стропилами, темные оконные проемы пусты.
Неужели же Симоны точно нет среди встречающих на пирсе? Внимательно всматриваюсь в фигуры стоящих стеной на пирсе людей. Старик стоит вплотную ко мне. Ему не нужно приглядываться ко мне, чтобы заметить мои поиски Симоны. Хитрый лис и так уже все заметил.
Симоны нигде не видно. Плохое начало. Надеюсь у нее все хорошо. А может быть, ей просто не удалось пройти сквозь оцепление? Возможно, она крутится где-то рядом? От охватившего меня чувства сильного разочарования чувствую себя словно паралитик, но нахожу силы подумать: «возможно, это всего лишь простая осторожность, которая и запрещает ей показываться пред ясными очами нашего Комитета по встрече?» Слежу за боцманом, за тем, как он сбивает вместе раскрасневшихся от волнения людей. Гости, которыми он время от времени пугает своих людей на верхней палубе, так зажаты, словно никогда не были на подлодке. Затем он кричит швартовым на пирсе: «Эй, вы, пивные глотки, держи концы!»