— Госпожу дочь господина ротмистра, смею просить Вас помнить об этом!
— Ого! — чуть не вырывается у меня возглас удивления. Но мне все эти изречения до лампочки, а от фразы «Слушаюсь!» — меня не убудет и моего молодцеватого доклада, как я полагаю, будет достаточно для этого франта. Однако Хольм слушает меня в пол-уха и с таким видом, словно от моего доклада у него заболели сразу все зубы.
— Слава Богу! — выдыхаю, вновь очутившись на улице: я распрощался с тяжелой сумкой, а заодно и с господином ротмистром.
Масленка, собственно, зовут Фукс и по специальности он врач. В Управлении он, наверное, тот еще зубр, и не без основания называет себя беллетристом. До сих пор не могу понять, кто же покровительствует ему, кто его «крыша»? он поставляет свои зарисовки едва ли в час по чайной ложке. Я называю его «Масленок», т. к. он весь из себя такой лоснящийся, гладкий, что я бы его, как сверх меры замасленного борца на ковре, просто не стал бы касаться, и постоянно удивляюсь, смогу ли и я когда-либо также разжиреть.
Его мягкое, вялое рукопожатие и плавающий, скользящий мимо собеседника взгляд каждый раз приводит меня в замешательство. А может он гомик? Задаю себе этот вопрос каждый раз после такого рукопожатия. Каким образом этот женоподобный человечек в голубой униформе очутился в Управлении, и каким образом пришел он к своим золотым нашивкам, знает только Бог.
Более всего, в разговоре с ним, мне хочется найти верный тон: не слишком официальный и не слишком доверительный. Угоднический, подхалимский тоже не подойдет. Те театральные сцены, что я когда-то играл с гомиками, обогатили меня на всю жизнь.
Воспоминание об архитекторе Шмид-Роде заставляет меня внутренне вздрогнуть: как он меня, для того чтобы объяснить мне секреты ландшафтной живописи, держал у окна купе вагона, а затем прижался ко мне сзади и обеими руками залез ко мне в карманы брюк, в то время как я делал вид, будто ничего не замечаю. Он и еще пара подобных ему привели меня раньше времени в такое смятение, что я еще очень долго испытывал недоверие, когда встречал дружески настроенных взрослых.
— Вам давно пора было объявиться! — приветствует меня Масленок. — Нам всем пришлось здорово посуетиться. Четверг — это послезавтра — в 10.30 Ваш доклад у Рейхсминистра.
Мне не терпится спросить Масленка, что меня может там ожидать, но сдерживаюсь и разыгрываю полное самообладание:
— Все же нормально, потому что я здесь!
Милитаристский балаган, в полном соответствии со значением этого слова.
— И постарайтесь избавиться от Ваших фронтовых привычек! — продолжает Масленок.
Это уже настоящий апперкот. Успокаиваю себя: никакой выпивки этому жулику. Кто так речет, тот ничего не заслуживает. И вообще — что это за тон царствует здесь? — сначала придурковатый Хольм, а теперь еще этот ментор. Но тут Масленок делает так, словно собирается переменить тональность своего разговора. От официального к свойскому?
— То, что господин Рейхсминистр желает Вас видеть, это конечно большое отличие. — Слышу его голос и не знаю, то ли опустить глаза долу и замереть от стеснения, то ли принять соответствующую намеку выправку бравого вояки. По правде говоря, я чего-то опасаюсь. Кто его знает, во что я еще могу здесь вляпаться?
Масленок устраивается поудобнее и говорит:
— Господину Рейхсминистру конечно понравились Ваши тексты, а так же он очень, и кстати давно уже, интересуется Вашими рисунками. Однако когда Вас захотели видеть в Министерстве, нам это было не совсем понятно. Вам, наверное, лучше известны истинные причины этого вызова! Не зря же Вы проехали такое расстояние поездом.
Эге! Да он выбросил белый флаг! — мелькает мысль. Знал бы кто-нибудь, как мне приходилось изворачиваться, чтобы не попасть на эту чертову кухню.
— Нам, без сомнения, нужны Ваши работы для Дома Германского Искусства. Например, новый портрет Гроссадмирала, — объявляет Масленок мягким, почти домогающимся доном. — Вы уже писали портрет Гроссадмирала?
— Да, но лишь как командующего подлодками, — рискую пошутить. Масленок тут же недоуменно поднял брови. Приходится быстро объяснять:
— Нашивки на его рукавах теперь другие. Теперь я должен представить господина Гроссадмирала публике с, так сказать, золотыми предплечьями и с адмиральским жезлом.