При попытке аккуратно заправить рубашку одной рукой в брюки, попадаю в такое затруднительное положение, что меня покрывает пот, а дыхание вызывает одышку из-за резкого смрада, когда все-таки удается с ней справиться. Чертова воспитанность!
Когда измученный и почти без дыхания возвращаюсь в ресторан, какой-то гауптман, при полных военных регалиях, в стальной каске на черепушке, стоит у нашего стола. Рядом с ним стоит фельдфебель, тоже в каске и с огромной черной, кожаной кобурой — но не на бедре, как обычно, а почти на брюхе: Военный патруль!
В голове молниеносно проносится: Гауптман в полной форме и унтер-офицер тоже — это необычно для патруля. А почему же их только двое? В обычном патруле всегда трое военнослужащих. Может быть, где-то рядом еще один? Где же остался их третий?
Мои оба воина стоят как пришибленные. Несмотря на слабый свет, вижу, как Бартль с облегчением вздохнул, расправив грудь, когда я вхожу через качающуюся дверь — это, наверное, должно значить: Слава Богу, что Вы здесь появились…
Гауптман кидает на меня проверяющий боковой взгляд, после чего хрипло произносит, обращаясь к Бартлю и «кучеру»:
— Пожалуйста, предъявите Ваши командировочные предписания, господа!
Я сразу надуваюсь как индюк: Рефлекс, с которым не могу совладать. Следует застрелить этих свиней-патрульных. Они — вот наши настоящие враги. Давно сдерживаемая ненависть к «контрольным органам» все больше разрастается во мне. Старая холодная ярость — чувствую ее, как новый элемент жизни.
Гауптмана, стоящего против света, могу рассмотреть с трудом. Но, все же различаю, что на носу у него гиммлеровское пенсне.
Делаю два шага в сторону, чем заставляю этого человека развернуться вокруг — как матадор заставляет повернуться быка. Теперь могу разглядеть его получше: Небольшая щетка усиков под носом. Прожилки на толстом носу. Мешки под глазами, синеватая куриная кожа. Этот сердито смотрящий член вселенского суда, наверняка, имеет под каской отполированную до блеска лысину.
На носу картошкой блестят тонкие бисеринки пота. Таким перетянутым портупеей и с кобурой на ремне, да еще в подпирающем шею воротнике, я бы никогда не хотел ходить. Никогда не думал, что вот таким нелепым образом можно носить каску. Она сидит у него на голове так высоко вверх, словно гауптман подложил кипу газет между темечком и каской. И эта каска, на этом черепе, Бог знает почему, здорово напоминает перевернутый ночной горшок. В глубине души называю этого парня «Гауптман — ночной горшок».
Пытаюсь вытащить свои бумаги. Так как делаю все поспешно, то никак не могу этого сделать.
Безмолвная игра. Бартль не приходит мне на помощь, а стоит как статуя.
Этот тупой гауптман тоже мог бы помочь мне, но он и вовсе не думает об этом. Он тоже разыгрывает паноптикум. Чтобы как-то оправдать задержку, говорю, указывая на своих бойцов ладонью:
— Я ручаюсь за этих двоих! Так, а вот также и мой приказ на командировку!
«Гауптман — ночной горшок» изучает его с такой тщательностью, как будто в приказе содержится некое чудо, достойное особо внимательного прочтения.
— А где Вы провели промежуток времени до сего момента, господин лейтенант?
— Обер-лейтенант, — бычится Бартль и этим заметно выбивает гауптмана из равновесия. И в самом деле, Бартль, после этих слов, в тот же миг удостаивается строгого проверяющего взгляда, а затем и я.
«Гауптман — ночной горшок» должен был действительно быть носителем судейской мантии, чтобы иметь опыт в таком взгляде. Если бы только Бартль удержал язык за зубами! Но теперь гауптман уже закусил удила.
— Промежуток времени? — спрашиваю, чтобы быстрой болтовней отвлечь внимание гауптмана на себя.
— Однако, я сначала охотно бы ознакомился с Вашим званием…
— Обер-лейтенант, господин гауптман.
— А почему Вы не носите соответствующие знаки различия?
— Потому что не смог найти соответствующие погоны, господин гауптман! Мы движемся, если объяснить в общих чертах, прямо с войны, а приказ был доставлен относительно недавно.
Замечаю, что мои руки дрожат. Никаких нервов уже нет! Губы тоже дрожат.
— И теперь мы думали, что наконец-то можем спокойно перекусить. Нам это совершенно необходимо, господин гауптман!
Гауптман посылает нам проверяющие взгляды от одного к другому через пенсне. Проклятье! хочу воскликнуть, но при этом понимаю: обер-лейтенант, фельдфебель и рядовой солдат никак не могут сидеть сообща за одним столом. Не только в одной общей сраной колымаге, но и тем более в таком роскошном заведении. Но вот теперь мы здесь сидим, все вместе. И поэтому едим тоже вместе. Сдерживаюсь изо всех сил, и не могу подавить дрожь губ.