— Ты отлистни дальше, — замирающе-томным, спотыкающимся шепотом пробормотала Зойка, — главное — дальше.
Петя, проглотив слюну, перелистнул и снова стал читать:
И опять Петя попытался сделать вид, что не к нему эти строчки относятся, что вроде она по-дружески с ним своими переживаниями делится. И произнес:
— Ну, не расстраивайся. Все еще образуется. Может, тот, кого ты любишь, тоже полюбит тебя, — невнятной скороговоркой, отворачивая лицо, лепетал Петя.
— А ты хочешь знать, Петя, кто он? — нежно спросила Зойка, решившая-таки прижать Петю. Словно история с Герцем почему-то подействовала на нее возбуждающе, как катализатор.
— Да нет, зачем? Я в чужие тайны не люблю лезть, — быстро ответил Петя и дернулся, чтобы идти. — Пора, сейчас звонок будет.
Он выглянул из-за колонны, его увидел Витя Кольчатый, по прозвищу Змей, и сразу вдруг ринулся к нему.
— Слыхал про Желвака? — протянул он руку. — Ночь у Зойки отлеживался. Утром к матери пришел, там его и замели. Его со спины Когрин узнал. Сейчас в ментовке отдыхает, — тут он увидел Зойку. — A-а, вот и она. Ты чего на Вострого пялишься? Во, ненасытная!
— Как тебе не стыдно, Витя! — сказала, отступая, Зойка.
— Па-ду-ма-ешь! Подол тебе, что ль, здесь задрать? Вали отсюда, пока цела.
Вздернув плечами, Зойка медленно пошла к лестнице, обернулась; отдалившись от Кольчатого, осмелела:
— Пойдем, Петя, мы с тобой еще не договорили.
Но Петя рад был остаться со Змеем, хотя и жутковато-непонятно было ему, что тот говорит о вчерашней истории, как о всем известном деле. Зойка, у которой отлеживался Желватов, симпатии не вызывала.
— Зачем ты так с ней? — заступился тем не менее робко Петя.
— Она знает, зачем. Пошла прочь! Шалава!
И когда Зойка скрылась в проеме дверей, ведущих на лестницу. Змей пояснил:
— Желвак мне позвонить сумел. Он перед тем делом с ней же ханку жрал. Она же, сука, его дур-ма-ном алко-голь-ным напитала. Зазвала к себе, пузырь поставила и на жизнь жаловалась. Кстати, на тебя да на Когрина. Но Желвак к тебе хорошо относится. Он ей пистон поставил, а потом его с бутылки повело, мне позвонил, добавить хотел, да я на тренировку бежал, он к дворовым своим корешам, там, еще жахнул. Вот кирпичом и пульнул. Пьян был. Головешка-то не работала. И опять к Зойке, она же всегда дать готова.
Петя стоял растерянный недоумевая этим подробностям и тому, что Змей их ему, Пете, вываливает. Обычно с Кольчатым они и тремя словами могли за неделю не обменяться. Но тут же все выяснилось.
— Мелким хулиганством сочтут, — шипел Кольчатый ему на ухо, — он же без намерения. Если б он кому об этом заранее говорил, было бы с намерением, это уже другая статья, сильно тяжелая. А так — пустяки! Ты понял, Вострый?.. Не подведи друга.
Этого он и боялся. Ничего не забыл Желватов! Только бы Лиза никому не сказала, что он ей сообщил о словах Желватова.
— А как я могу подвести?
— Да ты поду-умай! Держи при себе, что знаешь. И путем. Не будешь же ты своего русского из-за еврея губить.
— Какого еврея? — побледнел, испугавшись, Петя.
— Из-за Когрина. Он же жид, иными словами, еврей.
— Не может быть. Я не знал, — пробормотал, чувствуя, что слова из него от трусости выскакивают постыдные, оледеневший Петя.
— А ты думал, что Герц сраный Ушерович — это русский? Мы, русские ребята, должны помогать друг другу. Чтобы русского человека еврей с потрохами не сжевал. Сечешь?
— Ага, — автоматически согласился застывший от страха разоблачения юный полукровка, но сквозь морок страха испытывая облегчение, радость и даже признательность Кольчатому, что тот считает его представителем господствующей нации.
— Эй, — крикнул, пробегая мимо, Кстин, — вы чего тут?.. Акула уже поплыла, — румяный, вечно улыбающийся, будто ничего не происходит и ничего не может быть страшного в жизни, он нырнул в дверной проем и быстро побежал по лестнице вверх.