— Кстин! — догонял его злой, гибкий, упруго-спортивный Змей. — А Когрин пришел? Не видал?
— Пока нет, — радостно отвечал тот пролетом выше, — думаю, что не будет, змей ты мой, никакого сочинения. Не до нас ему.
Петя поспешил следом за ними, но отставая, конечно, от спортсменов. Почти у самых дверей своего класса он увидел Лизу. Похоже, она ждала его. Змей и Кстин скрылись за дверью, а она пошла ему навстречу, наперерез. Петя остановился. Ведь у нее тоже уже урок должен начаться. Она была бледна, под глазами синяки, веснушки, еле заметные обычно, теперь отчетливо выступили на переносице. Но под коричневым школьным платьем отчасти опытный с прошедшей ночи Петя увидел красивое женское тело. И со странным чувством самодовольного понимания ощутил, что она влечет его. Он сделал шаг к ней, сказать ей, чтоб она не обижалась за его вчерашний ранний побег от нее. И еще одно: узнать, говорила ли она кому, что он свидетель желватовской угрозы. Ведь пустым сотрясением воздуха показались ему вчера слова Желватова, да и Лиза ему сама так говорила.
— Как дела у Герца? — поспешно спросил он.
Лиза была нахмурена и сурова. Она стояла около стенда, на котором были всевозможные иллюстрации, изображающие приезд Ленина в революционный Петроград семнадцатого года. Прямо над ее головой виднелась красного цвета открытка с броневиком и вождем, вытянувшим страстно вверх руку. От картинок на стенде на лицо Лизы падал багровый отсвет. В наступившей учебной тишине слышно было, как за окном бушевал ветер. Губы Лизы были плотно сжаты, вид решительный. Прямо комсомольская богиня. Она вдруг бросила сухо:
— Не уверена, что ты интересуешься судьбой Александра Рувимыча Когрина в самом деле. Но если хочешь знать, я вчера еще, ночью, звонила герцевой Наташе («пока я с Линой…» — промелькнуло у Пети в голове), а она сегодня мне еще до школы звонила. Там лучше, он будет жить, врачи говорят. Наташа — молодец, настоящая верная жена. Герца поддерживает замечательно! Такой жена и должна быть. Впрочем, тебе это не интересно и не нужно.
— Почему это? — растерялся Петя.
— Мальчик, ты не собираешься в класс? — выглянула криворотая Акула, математичка.
— Ой, извините, Валентина Александровна, мы сейчас с Петей по поводу комсомольского собрания договоримся, — ласковой лисой улыбнулась Лиза. Петя так бы не сумел перестроиться в момент.
— Тогда поскорее. Мы сложный материал сегодня повторяем, — дверь снова закрылась.
— Почему? — переспросила Лиза. — А потому, что тебе никто, кроме тебя самого, не интересен и не нужен. Ты сам в себе засел и боишься оттуда выглянуть. Вот ты, например, помнишь Федора, художника, у которого мы были? Завтра уезжает, получил визу. Сегодня проводы, звал всех и тебя, кстати, в том числе.
Будь Петя поопытнее, он бы понял, что ради последних слов все предыдущее говорилось. Но он насупился и замолчал.
— Так ты пойдешь? — прервала Лиза Петино молчание. — Человек все же с родиной прощается.
— Не знаю, — неопределенно ответил Петя, не умевший быть решительным. — Я хотел позаниматься. Да ведь и тебе билеты по математике готовить.
— Опять дела! — воскликнула Лиза и вчерашним вечерним жестом прижала руку к горлу, словно задыхалась. — Петька, неужели ты не чувствуешь, что я видеть тебя хочу?! И вовсе не в этих стенах!.. На, прочти, — она сунула ему в руку листок бумаги, повернулась и пошла прочь от его класса.
Петя развернул листок. Это было письмо, не стихи.
«Петенька! Прости за все мои насмешки. Можно тебя спросить? Почему ты стал со мной чужой? Меня мало гладили, а ты много. Я сначала обожглась, а теперь кожа слезла. Ты покраснел? Я тоже. Я, наверно, не очень умная.
Это все во-первых. А во-вторых, я вчера совсем забыла тебе сказать, что четыре дня назад я отвечала бином, и В. А. меня похвалила. «Чувствуется, что ты стала серьезно работать», — криво улыбаясь. В-третьих, у меня всю ночь очень болела голова, но я все равно учила химию. Петенька! Я тебя очень прошу, пойдем сегодня куда-нибудь, к Федору или куда хочешь. И еще. Если не сможешь или не захочешь, то последнее. Я сейчас много решаю разных задач. А уж эту реши ты. Ты сам остыл или я тебя охладила? На этом все. Твоя?.. Лиза».
Опять заныло сердце, опять ему стало страшно, что она его так любит. А когда любишь, надо действовать, а в нашем обществе скрываться, отсиживаться надо за оградой. Спрятав записку в боковой карман форменного школьного кителя, Петя вошел в класс.
— Ну что, наговорился, мальчик? — спросила математичка. — Иди тогда к доске и доказывай теорему Виста.