— Скорее я умру, — не отдавая отчет в своих словах, сказал Илья.
— Не говори так, — испугалась Лина, — Тебя все любят, тебе есть для кого и для чего жить. Ради твоей семьи, ради науки…
— Зачем ты позвонила Элке? — прервал он ее.
Она замерла на мгновенье, потом забормотала:
— Я вначале хотела покончить с собой — я ведь такая грешница, ты даже не представляешь. Меня этот ужасный Каюрский спас. Он ушел, а я, сама не знаю как смелости набралась, и позвонила. Прости, я виновата, надо не о смелости говорить, а о чем-то плохом, но так получилось. Если все расписывать, как было, ты все равно не поверишь, скажешь, что меня в психушку, в дурдом отправить надо, чтоб лечить. А так все и было, как я расскажу. Каюрский, как из петли вытащил, все мне нотации читал — о светлом будущем, о марксизме, о космических пришельцах, а затем и вовсе какую-то чушь о мертвецах понес, миску семечек насыпал. И ушел дела похоронные оформлять. Обещал к тебе на работу заехать, мы по телефону дозвониться не смогли. И только он ушел, как я словно голос Розы Моисеевны услышала, да такой ласковый и убедительный: «Тебе замуж надо. А он тебя любит, но решиться не может. Совсем как Исаак. Мужчины боятся брака, тем более нового. Его нужно подтолкнуть. Будь настойчивее, пока он тебя любит. Мужчины имеют обыкновение остывать. Если сейчас его возьмешь, он тебя потом всю жизнь не оставит. Возраст такой. Исааку тоже было сорок три года, когда родился Владлен, сын великой любви. Создай ситуацию выбора. Скажи, что ты ждешь ребенка». Так она вроде мне сказала, и я как сомнамбула пошла к телефону. Но потом остановилась, решив, что так будет нечестно, что надо быть честной и все рассказать твоей жене, как есть. А пока я набирала номер, я поняла, что должна сказать, что я тебя оставлю, что ты не мой, а ее. Так и сказала. Я правды хотела, я не могла больше врать!
— Ты, кажется, бредишь.
— Нет, Илья, нет. Давай пойдем из этой комнаты, я тебе еще скажу, — она, вздрогнув, оглянулась на покойницу.
Илья следом за ней тоже глянул. Черты лица Розы Моисеевны казались и впрямь живее, чем десять минут назад. Какое-то негодование было написано на ее лице, будто силилась она оборвать Лину, упрекнуть ее в чем-то. Илье тоже стало не по себе. Они перешли в комнату Лины. В квартире, особенно в коридоре, теперь он это явственно ощутил, пахло карболкой, а вовсе не лекарствами Розы Моисеевны. В Лининой комнате шторы тоже были задернуты, стояла полутьма, словно на дворе наступили сумерки. Илья отдернул штору перед балконом, открыл дверь и вышел вдохнуть свежего воздуха. Опершись о проржавевшие перила, он посмотрел вниз на кусты, росшие вдоль асфальтовой дорожки. С этой, торцовой стороны дома всегда бывало пустынно, старухи, как правило, сидели между подъездами. Да и сильный ветер, срывавший листья и ломавший мелкие сухие ветки деревьев, здесь дул беспрепятственно. Он вернулся в комнату, но дверь не закрыл, чтобы избавиться от приторного запаха больницы. Лина зажгла свет.
— Зачем? — удивился Илья, выключая. — Еще не темно.
— При электричестве не так страшно. Лучше штору назад задернуть. А то Валька, думаю, изо всех сил сюда смотрит. А в темноте я боюсь. И вообще боюсь, — голос Лины был слабый и робкий, и не походила она на себя прежнюю, решительную, гордую, истеричную. — Я тебя скоро отпущу, пусть только Каюрский вернётся. Дождись его и уходи. Я не могу здесь одна оставаться. Владлен не приедет, ты знаешь? У него инфаркт.
— Я знаю.
— Каюрский сказал? Удивительный он какой-то. Марксоид, а сам при этом, как добрый самаритянин. С чуткостью совсем даже еврейской. Во все вникает, как родной человек, и все знает, что и как делать, обо всем заботится. Словно твоими глазами смотрит и понимает поэтому, что тебе нужно.
Илья почувствовал, что краснеет. Он со стыдом вспомнил, как Каюрский уговаривал его на время забыть свои неприятности и поддержать Лину. А он!.. Не может от своего Я отрешиться, свои переживания прежде всего!.. Не заслуживает он за все это сострадания высших сил. Он хотел заставить себя, но что-то застыло в нем, и ничего он не мог с собой поделать. Не получалось у него почувствовать, что чувствует Лина. А та, прислонившись ягодицами к краю стола, почему-то совсем бледная, плела что-то иронически и как-то странно усмехаясь, про Петю:
— Он положительный такой. Только совсем нетвердый, не камень. Ты сам говорил, что его имя по латыни значит «камень». Может, просто он маленький еще. Бедный мальчик.
— Почему бедный?
— Так. Столько проблем на него вчера и сегодня свалилось. Но ничего. У него девушка есть, Лиза. Будем надеяться, что она ему поможет и станет с ним счастлива. И твоя жена пусть будет счастлива. Ты возвращайся к ней. Она хорошая. Да и друзья у вас: общие. А меня никто из друзей и не знает, ты меня скрываешь, потому что ты внутренне не со мной. Они меня не примут. Твоя жена такая талантливая, а я, что я?.. Что они скажут?