Снова зазвенел телефон. Этот звонок она не заказывала. Петя оторвался от Лизы и вышел из комнаты. Лиза осталась сидеть на диване, закрыв глаза. Потом она чего-то испугалась, вскочила, как встрепанная, ринулась на кухню. Услышав Петин разговор, успокоилась. Петя сидел на табуретке перед холодильником и говорил в трубку:
— Да, Николай Георгиевич. Ясно. Я никуда и не собираюсь. А Илья Васильевич?.. Жив?.. Пока что да?.. Понял. Очень плохо слышно, нет, нет, это понятно. Да, всю ночь буду дома. А куда мне деваться? Вы там, в больнице останетесь? Нет? Да, слышу. Возникли обстоятельства. Куда? К какому деятелю? Понял. Завтра вы весь день в Цека. Наверно, справимся. Раз машина приедет. Люди тоже будут? Хорошо. Я понял, вы проследите за этим? А Лина? Понятно. Остается дежурить. Жене Тимашева?.. Позвоню. Всего доброго, — он очень старался говорить взрослым и мужественным голосом.
Лиза села на другую табуретку, вплотную к Пете, обхватив и сжав его колени своими коленями. Сидела, готовая отдать себя, лишь бы помочь. Ее серо-голубые глаза были полны преданности — прямо до слез. И вся она была такая нежная, влажная. Петя сидел, набираясь решимости на какой-то поступок. Наконец, Лизе удалось вдохнуть дух в его грудь. И он набрал номер.
— Здравствуйте. Позовите, пожалуйста к телефону жену Ильи Васильевича Тимашева. Здравствуйте еще раз. Это говорит сын его приятеля Владлена Вострикова. Петя меня зовут. Погодите секундочку! Никто меня не подучил! Не кладите трубку. Бабушка здесь не при чем. Она сегодня умерла… — он повернулся растерянно к Лизе. — Бросила трубку.
В головке у Лизы меж тем нечто мелькнуло. Ласковым, кошачьим голоском, звеневшим от страсти, ластясь, она сказала:
— Постой, а может, и не надо звонить. Ведь тогда жена Тимашева помчится в больницу, а там твоя сестра. Это для них обеих может оказаться ударом. Как тебе кажется?
Петя задумался.
— Пожалуй, — простодушно-испуганно согласился он.
«Ах, простак, — подумала она, восхищаясь и умиляясь находчивости Лизы. — Ведь девочка просто боится, что Лина не вовремя вернется и помешает вам…»
Дети вернулись в Петину комнату.
— И вообще, — мудрым, женским тоном говорила Лиза, — она наверно не очень хорошая женщина. Злая. Понятно, что этот Илья от нее бегал. Женщина должна уметь любить — это главное. Я тебе буду хорошей женой, доброй и ласковой. Если ты, конечно, захочешь на мне жениться. Но я и так буду тебя любить и оберегать…
— Для меня самое главное — это физика, моя наука, — отвечал невпопад внук, слабея и сдавая последние бастионы.
— Я не буду тебе мешать. Я тебе помогать буду. Вот увидишь!
Девочка уже сидела у внука на коленях, прижимаясь, почти вжимаясь в него. А он, чувствуя сладкую женскую тяжесть, млел и тяжело дышал.
Ей казалось, что воздух вокруг детей какой-то вязкий, плотный, словно она в воздухе, а они в воде двигались. Лиза соскочила с его колен, отошла к столу, засмеялась манящим смехом. Он неуклюже потянулся за ней. Она видела их неловкие движения: они то тянулись друг к другу, то что-то заставляло их отпрянуть друг от друга — будто пугались самих себя. Впрочем, девочка пугалась меньше, да и вообще была активнее: как рыбка-самочка металась она, то толкая, то поклевывая робкого самца, и, задорно плеща плавниками, уплывала в сторону — но недалеко, ограничиваясь стенками аквариума, как Лиза стенами комнаты. Наконец, набегавшись, наигравшись, они снова очутились на Петином диване.
— Я не боюсь смерти, — Лиза сделала пленительный жест рукой, словно отметая этот страх и от себя, и от Пети, — хочется только, чтобы не просто так, а за любимого умереть. А перед этим кому-то жизнь дать… Но это потом, потом. Сейчас тебя любить…
— А я боюсь мучений и бессмысленной смерти, боюсь умереть, ничего не совершив, — раскрывался перед возлюбленной ее внук. — И пока существуют такие, как Желватов, этот страх у меня непреодолим. Откуда только такие берутся?! Словно часть гуманоидов через неандертальцев и кроманьонцев доэволюционировала до людей, а часть осталась дикими зверями, хоть и в человеческом обличье.
— Откуда? — переспросила Лиза, вскинув на него голову. — Да оттуда. Из нашей жизни. Гуманоиды тут не причем. У нас на Буграх в соседнем доме мать-алкоголичка за бутылку свою дочь почти каждый вечер предлагает. С тех пор, как девочке десять лет исполнилось. Сейчас ей тринадцать, но она уже привыкла. Мы ее хотели спасти, а она все отрицает, хочет с матерью остаться. А Зойка Туманова? Ей четырнадцать было, когда ее пьяный родной дядя изнасиловал. А потом тоже привыкла и год с ним жила, пока он по пьяному делу под машину не попал. А мать молчала, потому что этот дядя, родной брат ее умершего мужа, и с ней спал. А потом уж за Зойку Серега Длинный с Бугров взялся, а теперь — Желватов. Я знаю, знаю, она в тебя влюблена. Но неужели тебя может привлекать такая грязь! Еще и после Желватова!..