Петя непроизвольно зажал уши ладонями, чтобы не слушать. Девочка Лиза, не слышавшая их слов, но увидевшая Петин жест, бросила вызывающий взгляд в разные стороны и прижалась к Пете, утешая собой, обещая поддержку.
Между тем автобус подъехал к воротам крематория, где стояло еще несколько таких же автобусов. Все сошли на землю. Саласа и широкоплечая женщина отправились в контору при воротах, мужчины из Института закурили, а Лина, Лиза и Петя стояли, понурив головы и взявшись за руки. Бедные, взявшиеся за руки дети, они походили на обреченных на заклание!.. Жестокая жизнь!
Саласа и женщина в пцджаке вытащили из подсобки возле конторы нечто на колесиках, на что надо было поставить гроб с ее телом. Мужчины вынули гроб и поставили на тележку, тележку покатили сквозь ворота по асфальтированной дорожке по направлению к зданию крематория. Катили Саласа и человек из парткома. Петя и угреватый парень шли впереди и несли венки: второй венок был заказан Каюрским и доставлен под утро — «От родных и близких». Остальные тянулись сзади. Лина плакала. Лиза обнимала ее за плечи. Небо было пасмурное, тяжелое. Но ветра не было. У входа в крематорий — кучки людей, ждавших своей очереди сжечь тело близкого человека. Венки грудились вдоль стены здания. Однако каталки с телами — в прохладном вестибюле крематория. Тележку с ее телом тоже втолкнули в кафельно-мраморное помещение. Преддверие. Прохлада как предварение всесжигающего пламени.
— Кто последний? — вопросил присутствующих, норовя при этом без очереди, криворотый Саласа.
Оказалось, однако, что перед ними должно было пройти еще три кремации. Мужчины вышли курить. Остались женщины. Остался и Петя, который, она видела это, испугался людей из Института. Как же ему дальше жить?! Он прислонился к стене, и холод мрамора студил его тело, а ему хотелось застыть, самому стать мрамором, — только бы стать недоступным для тех, кто может учинить над ним злодейство, спрятаться от этого мира! Уж лучше камнем быть!.. И она ничем не могла помочь внуку.
Подошла их очередь. Каталку, на которой покоилось ее тело, ввезли в специальный зал. Поставили рядом с мраморным надгробием, в середине которого находилась железная плита. Гроб на руках перетащили с каталки на эту плиту. Руководила всеми этими действиями женщина в темно-сером костюме. На рукаве у нее была траурная повязка. Каталку увезли, а к мраморному надгробию прислонили два венка. Широкоплечая редакторша институтской многотиражки достала из портфеля помятый букет хризантем и положила в изножье гроба, выполнив тем самым до конца свое общественное поручение. Минуту звучал траурный марш Шопена. Смолкла музыка, и женщина в траурной повязке сказала:
— А теперь предоставляется время для последнего слова об умершей. Кто хочет что-нибудь сказать? Предлагаю не тянуть, потому что времени на церемонию у вас не так уж много, — она посмотрела на наручные часы.
— Бабушка! — вдруг всхлипнув, зарыдала Лина. Она подбежала и обняла, обхватила руками гроб, целуя мертвое тело в лоб, вздрагивая. — Что же теперь будет?! — выкрикнула она.
Распоряжавшаяся похоронами женщина взяла ее за плечо:
— Прощаться — потом. Пока нужно провести официальную часть. От организации кто-нибудь есть?
— Я, — выдвинулся криворотый Саласа и, прихрамывая, пошел к изголовью гроба.
Лина стояла молча, не двигаясь, опустив руки, почему-то сосредоточенно глядя в пол. К ней подошла Лиза и увела в угол, где притулился к стене Петя. Саласа вынул из бокового кармана пиджака лист бумаги, развернул его и принялся, с трудом выталкивая слова, запинаясь и спотыкаясь на некоторых, читать речь:
— Глубокоуважаемая и дорогая Роза Моисеевна! Ректорат, партийная организация, а также Ученый совет Института горячо сожалеют о вашей безвременной кончине, последовавшей после тяжелой, продолжительной болезни на девяносто третьем году вашей жизни. Являясь членом партии с одна тысяча девятьсот пятого года, более сорока лет своей плодотворной жизни вы отдали педагогической деятельности в стенах нашего Института. Как один из представителей старой большевистской гвардии, вы всегда являлись образцом преданности идеям марксизма-ленинизма, примером коммуниста-бойпа ленинского типа. Ваш жизненный путь — беззаветное служение делу социалистической революции, претворению в жизнь великих идей марксистско-ленинской науки. Институт высоко ценил ваши педагогические дарования, богатый опыт пламенного пропагандиста теории научного социализма, умение воспитывать в сознании студенчества коммунистическую идеологию. Ваша страстность и убежденность, глубокая научная эрудиция ваших лекций снискали вам, дорогая Роза Моисеевна, искреннюю любовь и глубокое уважение студентов вашего Института. Вы также проводили и после ухода на пенсию большую идейно-пропагандистскую работу среди профессорско-преподавательского состава Института, помогая нам всем, благодаря вашим разносторонним знаниям, творчески изучать марксистско-ленинскую теорию. Сегодня, провожая вас в последний путь, мы с чувством законной гордости отмечаем, что все последние годы вашей яркой жизни были отданы нашему Институту, ибо все ваши стремления были направлены на благо нашей социалистической Родины, на каком бы участке вам бы ни выпадало работать!