Несколько слов о двух других аспектах общественной жизни◦— образовании и науке. Очевидным является ряд изменений, которые при переходе к изоляционизму надо внести в общеобразовательные программы◦— в первую очередь это касается полного сворачивания изучения иностранных (читай западных) языков. Упор на их изучение, тем более углубленное, делаемый ныне, есть самый четкий признак колониальной самоидентификации нации и упрощает выпускникам в основном одно◦— эмиграцию и ассимиляцию в западных странах. Ясно, что при автаркии это, мягко говоря, не очень актуально. Нам здесь надо брать пример с Америки, где иностранные языки почти не учат, справедливо полагая: пусть другие учат наш, а не будут, так это их проблемы. Не менее важно изменение отношения к отечественной истории, которую надо перестать поносить, в том числе◦— и особенно◦— советский период. Потому что отношение к своей истории, в особенности как к предмету изучения в школе, в принципе не должно быть критическим, что бы в ней ни было, а только героическим и аналитическим. Изучая периоды, в которые наша держава добивалась величия особо кровавым путём, не надо ни стыдиться этого и охаивать собственную нацию, ни радостно восклицать: и правильно! Вместо этого надо сказать себе: проанализировав, мы решили, что так мы больше не будем, и в следующий раз будем добиваться того же более христианскими способами; но всё равно мы гордимся достигнутым величием, ибо оно показало нам, что эта цель по нам, и теперь мы можем думать, как прийти к ней другими путями. Эта формула, кстати, вообще есть формула национального примирения. Но о крови здесь речь только о своей◦— по поводу пролитой крови других народов комплексовать не надо вовсе, как не комплексует никто по поводу нашей крови. Американцы нисколько не стыдятся геноцида индейцев, англичане◦— колонизации и лишении свободы трети мира, а французы◦— наполеоновских завоеваний, хотя, может быть, в другой раз они так не будут (а может быть, и будут). Есть, правда, немцы и японцы, которые как раз вроде остро стыдятся своих действий против других народов в недавнем прошлом, но это страны, проигравшие войну Америке и до сих пор ею оккупированные (хотя это теперь так не называется); и самоидентификация ныне у этих двух стран, невзирая на все их экономические успехи, как раз чисто колониальная. Но, возвращаясь к образованию, изменение общеобразовательных программ еще не все◦— сама система школьного образования может быть сильным цивилизационным отличием (разумеется, если таковое отличие есть), как это было в древней Спарте. Поэтому социальным инженерам придется внимательно посмотреть, а нельзя ли не в ущерб делу (а лучше на пользу) как-то изменить базовые принципы образования в школе. Выскажу одну крамольную мысль, впрочем, не настаивая на ней, на базе трех исходных посылок: а) мало осталось сомневающихся в том, что за вещами, обобщенно называемыми паранормальными способностями, что-то есть, хотя официальная наука в основном это игнорирует (даже уже и не отрицает); б) интерес к этим вещам в России (и не только) огромен и растет; в) судя по всему,◦— точно никто не знает◦— Россия лидер по этим вещам, в том числе по количеству и качеству соответствующих школ, причем являющихся школами и в прямом смысле, то есть обучающих. Почему бы не исследовать возможность обучать этому в общеобразовательной школе, тем более что начальная часть этого◦— всякого рода ментальные тренинги◦— вполне признается официальной психологией и заведомо полезна? Впрочем, это лишь один из множества примеров того, что можно сделать, если снять с глаз шоры в виде абсолютизации западного опыта. Что касается науки, то здесь изменения должны стать еще более радикальными. Раньше самыми важными научными направлениями, со всеми вытекающими последствиями, считались те, которые считаются самыми важными на Западе. На смену этому должен прийти прямо противоположный принцип: а зачем в век свободных потоков информации у нас вообще заниматься теми направлениями, которые считаются основными за границей? (Здесь речь идет, естественно, о фундаментальной науке◦— организация прикладной науки есть часть либо бизнеса, либо оборонной политики, а организовывать последнее русские умеют очень хорошо.) Ведь фундаментальная наука добывает новые знания◦— так зачем нам добывать их там, где их вполне успешно добывают и без нас? Почему бы нам просто не читать их в открытой печати (или в закрытой◦— разведку у нас никто не отменял) и не использовать в своей научной работе, которую вести в тех областях, которые не считаются на Западе направлениями главного удара? Не надо бояться, что все перспективные области таковыми на Западе и считаются и что ничего интересного вне их не найдешь◦— резкое замедление научно-технического прогресса в последние 20–30 лет, когда лидером его являлся Запад, не видно лишь слепому, несмотря на бесконечно повторяющиеся заклинания о технологической эре. Если же кто-то считает, что изложенное есть возврат к практике лысенковщины, то ведь здесь предлагается не объявлять результаты западной науки неправильными, а, напротив, использовать их как только возможно, но не вести свой научный поиск в их колее. Такой поворот в научных приоритетах весьма важен и для создания цивилизационных различий, и как орудие в экономическом развитии и военном противостоянии.