2) если признать этот факт, то тогда придется признать и то, что Запад сегодня находится в положении позднего СССР. Ничего не развивает и ничего не проектирует в сфере социальных и общественно-политических отношений. Экономика США уже в кризисе. Несмотря на это, американцы в самом деле верят в то, что «американская демократия» есть высшая и последняя стадия развития человечества. Ну точно как наш «коммунизм».
Сегодня на Западе (прежде всего в США) немыслима сама постановка вопроса о том, что общественно-политический проект середины прошлого века исчерпал себя, что он содержит ошибки и недостатки. Игнорируется элементарная логика: если закончил свое существование проект, с которым мы конкурировали, то нужно создавать новый свой (хотя наш и победил), иначе проиграем на следующем шаге.
Если следовать исторической логике, то нужно признать, что конструкция западной либеральной демократии на пороге серьезного кризиса, который непременно наступает вслед за любой остановкой процессов развития. Нам это понятно и почти очевидно после жизни в СССР, а американцам пока нет. Нам нужно воспользоваться нашим историческим преимуществом.
Нам нужно по-настоящему серьезно отнестись к задаче нового социального и общественно-политического проектирования. Нет никакого смысла воспроизводить у себя «проектные конструкции» предыдущего поколения. И дело не в том, что «догоняющее развитие»◦— слабый ход. Ведь нам предлагают копировать то, что было создано для конкуренции с нами в прошлом, и то, что на сегодня само приближается к кризису или уже находится в нем. Нам необходимо разобраться в своей собственной истории XX века и наконец понять и учесть то, что мы не поняли и не учли тогда, при прошлом проектировании. Приступая к общественно-политическому проектированию, мы должны полностью использовать весь опыт европейской цивилизации. Мы должны использовать его критически. Если Западу удастся «впарить» нам свою модель, мы заведомо встанем на кризисный путь и передадим управление развитием в чужие руки. Весь опыт 90-х указывает нам на то, что некритический импорт демократизации ведет к разрушению страны и установлению внешнего управления. Мы должны четко понимать, что демократия до сих пор есть проект и проблема европейской философско-гуманитарной мысли и ни у кого во всей европейской цивилизации нет заведомо правильных решений. Это понимание◦— первый шаг к началу собственного правильного проектирования…
«Профиль» № 27 (535)
Владимир Рудаков
ПУТИН И ДЕМОКРАТИЯ
«За время пребывания Владимира Путина в Кремле демократии в России стало гораздо меньше»,◦— утверждают критики президента. «Демократии при Путине меньше не стало, просто она стала иной -более суверенной»,◦— отвечают критикам апологеты. «В России демократии не было и нет, и Путин здесь ни при чем◦— такая страна»,◦— уверены третьи.
Что и говорить, с приходом к власти Владимира Путина Кремль предпринял целый ряд шагов, которые вполне могут быть квалифицированы как «зажим демократии в России». Между тем «зажим демократии» как таковой вряд ли являлся целью путинского президентства. Для Путина, что бы ни говорили, с первых его дней в Кремле именно отсутствие управляемости (а вовсе не избыток демократии) являлось проблемой номер один. Понятно, что там, где «избыток демократии» мешал повышению управляемости, чем-то приходилось жертвовать…
Будучи убежденным государственником, Путин взял курс прежде всего на создание эффективной (в его представлении) системы управления. Ставка при этом была сделана на бюрократию и госаппарат, поскольку иных институтов (мощных партий и общественных организаций, сильного местного самоуправления, честной судебной системы и пр.), на которые можно было бы положиться, просто не существовало (нет и сейчас). В историографии такой метод называют «революциями сверху»: их движущей силой традиционно выступает «просвещенная бюрократия» (в смысле◦— более просвещенная по сравнению с основной массой бюрократов)…
Нужно быть справедливым: «демократия по-русски» и до Путина была далека от идеала. Чтобы не вдаваться в нудное перечисление ее изъянов, можно назвать главный из них◦— отсутствие интереса к политике (даже еще шире◦— к любым коллективным действиям) у широких слоев населения. А с точки зрения управленческой логики глупо доверять выбор вектора развития ядерной державы людям, не умеющим толком договориться между собой о том, кто должен отвечать за чистоту в лифте и сколько собирать денег на домофон. Демократический выбор вектора в 90-е годы не мог не обескураживать, в том числе и продвинутую часть электората. Еще бы: в фаворитах избирательных гонок ходили то ЛДПР 93-го года разлива, то КПРФ разлива 95-го года, то полуживой Ельцин, еще за полгода до выборов 96-го◦— самый непопулярный политик страны. Народный выбор то и дело приходилось корректировать.