В результате к концу 90-х у «просвещенной» части госаппарата стало складываться представление о том, что институты и процедуры, традиционно именуемые демократическими, вовсе не самоценны. Их реальная «цена» связана исключительно с тем, в какой степени они помогают (или мешают на данном этапе) реализовывать основные функции государства.
Логика Путина, насколько ее можно реконструировать на сегодняшний день, была такова: сначала отстроить управленческую вертикаль (с неуправляемой системой невозможно работать и просто опасно иметь дело), затем с ее помощью и если понадобится достроить недостающие демократические элементы российской государственности (те же партии, судебную систему и т.д.). Естественно, немалую роль в выборе последовательности и тональности действий власти сыграла конкретная политическая конъюнктура.
Вероятно, в этом контексте и стоит рассматривать основные новации путинского правления.
Переформатирование федеративных отношений в большой степени стало ответом центра на усилившиеся в конце 90-х притязания региональной бюрократии на федеральную власть. Провозгласив курс на «сохранение единства страны», Путин действительно занялся выстраиванием вертикали власти «от Москвы до самых до окраин».
В середине 2000 года Кремль инициировал реформу Совета Федерации: сидевших в верхней палате глав субъектов РФ заменили на «представителей» региональной власти. В итоге СФ перестал быть органом политического влияния регионов на центр, переключившись исключительно на одобрение принятых Думой законов. Почти одновременно с этим была создана система федеральных округов во главе с полпредами президента, фактически осуществляющими контроль за ситуацией на местах, а также механизм ответственности губернаторов за неисполнение решений федерального центра.
Следующий этап переформатирования отношений центра и регионов связан с отменой прямых губернаторских выборов. Решение об этом было обнародовано вслед за трагедией в Беслане◦— осенью 2004 года, хотя напрямую с ней связано не было: отмену выборов начали готовить задолго до теракта.
Еще один элемент переформатирования◦— изменение порядка формирования (с параллельным расширением полномочий) региональных парламентов. Выборы в местные ЗакСобрания получили мощную партийную составляющую (от 50% до 100% ЗакСов формируется по партспискам). Вместе с этим именно ЗакСам было доверено «наделять полномочиями» выдвинутых президентом кандидатов в главы регионов.
В итоге ставшая было критической для центра в последний период ельцинского президентства власть региональных элит (и стоящих за ними финансово-промышленных групп) оказалась под жестким контролем.
Представители ФПГ отнюдь не потеряли интереса к регионам, но теперь центр получил возможность самостоятельно решать, «кто из них более матери-истории ценен». Что касается граждан, в одночасье лишившихся возможности избирать глав регионов, то они, похоже, не сильно расстроились. С одной стороны, сказалась усталость◦— использование черного пиара ставленниками одних ФПГ против других к тому моменту давно уже стало «визитной карточкой» региональных предвыборных баталий, с другой◦— убежденность в том, что «Путин плохого (в данном случае губернатора) не посоветует».
«Партизация» региональных выборов стала частью не только действий по корректировке отношений центра и регионов, но и элементом создаваемой новой партийной системы.
К концу 90-х многопартийная система, сформировавшаяся после отмены монополии КПСС на власть, переживала очевидный кризис. Партии перестали быть «приводными ремнями» демократии (даже если когда-то таковыми и были). По сравнению с началом 90-х население стало гораздо аполитичнее, партии◦— кулуарнее («их влияние часто не распространяется за пределы Садового кольца»,◦— говорили про значительную их часть). И самое главное: партии, за отсутствием реальной связи с массами, все активнее становились рычагами олигархического влияния на власть, в том числе и путем неприкрытого думского лоббизма.