Кричавшему парню никто не ответил. Каушут-хан также хотел было пройти мимо, но не удержался. Подошел к парню, потянул его за халат. Тот повернулся и как ни в чем не бывало расплылся в улыбке.
— Хан-ага, саламалейкум!
Хан слегка улыбнулся.
— Валейкум эссалам, сынок. Значит, ты не знаешь имени Каушут-хана?
— Я пошутил, хан-ага.
— Не время сейчас для таких шуток. Однако у твоего хана есть еще другое имя. Разве ты не слыхал?
— Нет, не слыхал.
— Так вот слушай, мое второе имя — Пилкус. Ты хоть знаешь, кто такой Пилкус?
— Нет, не знаю, хан-ага.
— Тогда знай. Пилкус — это отец Искандера. И еще прошу тебя запомнить. Если хочешь сражаться с врагом, напавшим на тебя, сражайся; если не хочешь, тогда лучше не болтай глупости от трусости. Придержи язык за зубами. Хочешь уйти, ребята откроют тебе ворота, уходи и стань на колени перед Мядемином.
Кто-то засмеялся и перебил хана:
— Хан-ага, он не успеет упасть на колени, если вы отпустите его, он простится с жизнью раньше, как предатель Кичи, едва только выберется из траншеи. Видите вон того человека?!
Каушут-хан посмотрел на северную стену, там, за черным пнем, лежал Тач-гок сердар. В каждой руке он держал по ружью.
Каушут по ступенькам поднялся наверх. Противник был виден отсюда как на ладони. Основные силы Мядемина двигались на крепость с северной стороны. С южной стороны войско было поменьше, но более грозное, тут были пушки. На белой лошади, выделяясь из свиты, вслед за пушками ехал сам Мядемин.
Каушут-хан спустился на ступеньку ниже и сказал толпившимся у ворот людям:
— Кто там полегче на ногу?! Быстро к южной стене, передайте приказ всем перейти на северную стену.
Несколько юношей бросились исполнять приказ Каушут-хана.
Снаряды Мядемина, пробивая крепостную стену, падали тут же, шага за три-четыре от стены, и Каушут сообразил, что, если люди перейдут в северную часть крепости, пушечный огонь не сможет причинить им никакого вреда.
Внизу собралась группа воинов с белыми повязками на рукавах. Во главе их был Непес-мулла. Он крикнул Каушуту:
— Хан, мы разделили людей на сотни и назначили сотников. Говори, что делать, мы готовы.
— Сколько подняли наверх? — спросил хая.
— Как ты велел, тысячу.
Каушут-хан, глядя на южную часть Мядеминова войска, взмахнул рукой:
— Поднимайтесь ко мне!
Когда все поднялись на стену, Каушут-хан протянул руку в сторону пушек.
— Видите, на сером коне сам Мядемин, а слева от него в черной папахе Бекмурад-теке.
— О! Как он охраняет тень Мядемина! — покачал головой Непес-мулла.
Каушут улыбнулся:
— Узнает об этом Тач-гок сердар, непременно вернется на южную стену.
— Почему, хан? — спросил Непес-мулла.
— Потому что Тач-гок только и мечтает увидеть Бекмурада. Он говорит, если не уложит этого шакала собственной рукой, будет считать свою жизнь напрасной.
Тем временем звуки зурны сменились громом пушечных выстрелов. Все смешалось в этом грохоте, крики женщин и плач детей. Ревели ишаки, испуганно ржали лошади, брехали всполошенные собаки, и какой-то пес, задрав голову к небу, выл жутко и отчаянно. Во всей этой суматохе только мужчины были спокойны, каждый из них делал свое дело.
Снаряды заметно порушили часть южной стены, но и оттуда люди не уходили, даже раненые не оставляли своих ружей и вели огонь по наступавшему врагу.
На северной стене шуму было не меньше, хотя стена тут стояла нетронутой. Были и тут раненые, враги достали их из ружей.
Каушут-хан следил за всем ходом сражения. Он заметил, что воины южной стены стали сдавать.
— Мулла! — крикнул хан, но никто ему не ответил, потому что Непес-мулла и Келхан Кепеле сами бросились на помощь дрогнувшим воинам.
У ворот люди не сделали еще ни одного выстрела, они ждали, когда враг подойдет поближе.
Северную стену охраняли Эсен Оглан Пальван и джигиты Пенди-бая, их было свыше шестисот человек. Каушут решил перебросить их в южную часть крепости. Пенди-бай накрывал своим доном парня, лежавшего на краю стены.
— Что с ним? — спросил поднявшийся Каушут-хан.
— Пуля угодила ему в голову, хан.
— Бай, — сказал Каушут-хан, — веди своих парней на южную стену, там плохо.
— Иду, — ответил Пенди-бай.
Снова заговорили пушки, затихшие на короткое время. Снова поднялась суматоха, крики и стоны раненых. Когда хан проходил мимо корпечи, он услышал старческий голос Сейитмухамед-ишана:
— Хан, остановись!
— Слушаю вас, ишан-ага!
Сейитмухамед дрожал от страха. Он быстро-быстро говорил хану: