Еще на подходе Каушут заметил его и крикнул скакавшему рядом Пенди-баю:
— Бай-ага, видишь Бекмурада?!
— Вижу шакала! — крикнул в ответ Пенди-бай.
Словно в ответ ему, мимо уха Каушут-хана просвистела пуля, и тут же кто-то сзади вскрикнул. Каушут оглянулся и увидел, как один из его парней сорвался с лошади.
Конники Мядемина и Каушут-хана врезались друг в друга, стрелять было невозможно, в ход пошли сабли. Раздались первые крики раненых, звон сабель и ржание разгоряченных лошадей. Каушут не спускал глаз с двух человек — Эмира Мухамед-хана и Бекмурада-теке. Он подлетел к Мухамед-хану и занес шашку над его головой, но опустить ее не успел. Голова эмира вдруг дернулась и сорвалась с туловища. Каушут не успел заметить, кто опередил его, сразив Мухамед-хана.
Бекмурад-теке рубился в стороне. Каушут рванулся к нему. Когда расстояние между ними уменьшилось до пяти-шести шагов, Каушута ослепил блеск вражеской сабли, и ему показалось, что удар пришелся в ногу и ноги у него уже нет. Он не сразу понял, что произошло, когда обнаружил себя лежащим на земле. Нет, он был цел и невредим, это лошадь его с разрубленной ногой свалилась на бок.
— Хан, поднимайся! — крикнул с седла Пенди-бай. Каушута поразило лицо бая, залитое кровью.
Нукеры, узнавшие о том, что их предводитель Мухамед-хан убит, стали удирать с поля боя. Вскочив на ноги, Каушут-хан успел настигнуть Бекмурада-теке и, размахнувшись, разрубил ему правую руку. Сабля Бекмурада, падая на землю, задела Каушута и оставила заметный след на его лбу. Но вгорячах хан ничего не почувствовал. Он занес саблю над свалившимся с лошади Бекмурадом и крикнул:
— Молись аллаху или садись в седло!
Бекмурад, боясь тут же лишиться головы, забыл даже о своей руке.
— Я сейчас, сейчас, хан-ага, — лепетал Бекмурад, цепляясь одной рукой за седло своей лошади, которая стояла как вкопанная на месте.
Текинцы гнали впереди себя полсотни обезоруженных нукеров, тащили на лошадях отбитые пушки. Они не успели собрать погибших в бою, оставили их среди валявшихся вражеских трупов. Каушут-хан знал, что Мядемин немедленно бросит на выручку своим нукерам новые силы. И поэтому приказал торопиться. Помощь Мядемина не успела прибыть к месту, как ворота крепости еще раз открылись и еще раз снова закрылись.
Хотя Каушут-хан потерял около семи десятков своих парней, цель свою он считал достигнутой. Он хотел заполучить пушки. Они теперь были у него. И вторым, главным его желанием было ободрить, поднять дух отчаявшихся в крепости людей. К тому же, захватив в плен близких к Мядемину людей, Каушут мог рассчитывать на большую покладистость его при возможных переговорах.
Как только вступили в крепость, навстречу бросились лекари, стали принимать раненых. Вокруг пушек сразу образовалась толпа. Трогали еще не успевшие остыть стволы. Кто-то кричал:
— Не трогай, выстрелит! — И люди испуганно отдергивали руки.
Каушут подошел к Пенди-баю, который сидел в сторонке и ковырял щепкой землю. Голова его была перевязана.
— Куда ранен, бай-ага? — спросил он.
Налитые кровью глаза бая прослезились.
— Они отняли у меня левое ухо, шакалы.
Откуда-то взялась старуха, вцепилась в полу халата.
— Где мой сын? Там оставил сына моего, ха-ан! Оста-а-вил!
Каушут не знал, что ответить старухе, молча опустил голову. Ему некуда было деться от людского горя. Куда бы он ни шел, всюду слышалось: "Ты сына моего оставил, ха-ан". Да, за стенами крепости оставались лежать неподобранные трупы убитых текинцев.
Табибы перевязали руку Бекмураду-теке, и он был выставлен перед народом посреди крепостного двора. Но в толпе еще ходили слухи, что в плен захвачен сам Мядемин и сейчас начнется его казнь. Для многих текинцев пленение Бекмурада было не меньшим событием, чем если бы в плен был захвачен Мядемин-хан. Знавшие Бекмурада ненавидели его больше, чем Мядемина.
Бекмурад сидел в окружении толпы, опустив голову. Он знал, что будет жестоко наказан, но не верил в свою немедленную смерть, не допускал мысли, что туркмены могут убить его, потому что сам он был туркменом.
Каушут-хан обратился к толпе, но его голос был услышан немногими из-за возбужденного людского гомона. Хан говорил текинцам о предателе Бекмураде, причинившем много зла своему народу. Когда закончил свою речь и отошел в сторону, на середину вышел Тач-гок сердар.
— Люди! — зычно крикнул он. — Люди, я никогда не был головорезом, но эту голову, — он показал на сидевшего Бекмурада, — я срублю без всяких колебаний. — И обнажил саблю. Но не успел занести ее над головой предателя, как хлопнул выстрел, и Бекмурад завалился на бок. С его лба хлестала кровь. Тач-гок сердар огляделся вокруг себя и заметил, как Сахит-хан опустил ружье вниз стволом, из которого тоненько струился дымок.