— Да, — отозвался Каушут.
— Хорошо хоть, этих послал, и на том спасибо. Но сирота, говорят, сам себе перерезает пуповину. Нечего надеяться на других. Крепко держи свою кривую саблю и призывай на помощь аллаха.
Спустившийся со стены Тач-гок сердар обратился к Оразу-яглы:
— Я считаю, хан-ага, Каушут-хан прав, а каков будет ваш совет?
— Что-то, мерген, я не пойму, о чем ты говоришь.
— Каушут-хан вот что говорит. Надо открыть ворота и пустить на Мядемина пять-шесть сотен всадников. Потом еще один отряд.
Ораз-яглы, только теперь понявший замысел Каушута, ответил с достоинством:
— Ты правильно понял, сердар. Но если пойдет на Мядемина только два отряда, враг может подумать, что больше у нас нет сил, и будет лезть напролом, Надо через какое-то время выпустить еще два отряда, один послать на левый край, другой — на правый, в обхват. И тогда враг не устоит.
Каушут-хан согласился с Оразом-яглы. Времени для разговоров не оставалось, перестрелка за стенами усилилась, и Каушут быстрым шагом направился к своему войску.
Первую группу в пятьсот сабель возглавил Тач-гок сердар, вторую, такой же численности, — Каушут-хан. Конники столпились у ворот. Непес-мулла подъехал к Каушуту и доложил, что его воинство готово к сражению. Сотня женщин уже сидела на конях, и тьма пеших стояла за всадницами с поднятыми пиками, а кому не хватило овечьих ножниц, держали в руках косы, вилы и грабли.
— Хорошо, мулла. Только не лезь на рожон, а заходи двумя группами слева и справа, — второпях ответил Каушут.
Лошадь под Непес-муллой дико заржала и встала на дыбы. Мулла стукнул ее по шее.
— Потерпи, милая, потерпи.
Каушут-хан крикнул вышедшему на порог кибитки Сейитмухамед-ишану:
— Ишан-ага! Если можете, благословите нас!
Ишану не понравилась женщины с овечьими ножницами на концах шестов. О аллах, и они туда же! Но ишан понимал, что, если он не даст благословения, все равно все уйдут и без его молитвы. Его слова: "Светлый путь! Пусть каждый из вас стоит тысячи!" — потонули в общем шуме. Ворота медленно раскрылись.
— О аллах!
— Будьте мужественны!
— За голову — голову!
— Чув!
Ржали кони. Ножницы, сталкиваясь с ножницами над головами женщин, издавали странный звон. Пыль тучами поднималась к небу.
Ничего подобного не ожидали ни Мядемин, ни его военачальники, ни их нукеры. Да и все они были уже не те, что в первые дни, когда двумя пушечными выстрелами приводили в ужас текинцев. И все-таки они ломились вперед в полной уверенности, что крепость сегодня падет перед их натиском. Уверенно шли кони под ними, пронзительней, чем прежде, пела зурна.
Каушут-хан с полусотней верных джигитов тронулся к востоку. И в ту же минуту показались из-за холма нукеры Мядемина. На рысях мчались они, размахивая саблями, навстречу. Во главе полусотни сарыков, ехавших с Каушут-ханом, был Арнакурбан, прибывший из Мары и сегодня впервые вступавший в бой. Он низко склонился к гриве, положив между ушами лошади длинный лук. Распластавшись над конской гривой, Арнакурбан то и дело повторял со вздохом: "О, аллах! За голову — по голове!"
Лошади противников, как стрелы, летели друг другу навстречу. Тревожно всхрапывали, чуя близкую смерть, и перед смычкой замедляли бег. Как и людям, сидевшим в седлах, им не хотелось торопиться к смерти, то одна, то другая тяжело вскидывались, вставали на дыбы, как бы готовясь повернуть назад.
Наконец столкнулись кони с конями, и вот уже утробное ржание слилось с холодным лязгом скрещенных сабель. В эти звуки вплетались первые стоны раненых и разгоряченные боем голоса: "Ийя, аллах, ийя, Шахимердан!" Кто-то кричал:
— Справа заходи, справа!
Кто-то подбадривал друга гортанными криками. Но никто ничего не слышал и не обращал внимания на слова и крики. Слышал только сам говоривший или кричавший. Каждый был занят своим делом, не думал ни о страхе, ни о смерти. Рубили друг друга, кололи саблями, сбрасывали с седел на землю. Люди напоминали диких зверей в смертельной схватке.
Бой понемногу стал затихать, и можно было уже оглядеться по сторонам.
Арнакурбан не давал отдыха своему луку. Пущенная сарыком стрела вошла в живот налетевшему на него нукеру. Тот обнял ее руками и свалился с лошади. Арнакурбан и не подумал вырвать стрелу обратно, резко свернул коня и схватился за саблю.
Лошади, потерявшие всадников, носились по полю без всякой цели. Их становилось все больше и больше.
Каушут-хан со своей группой сражался на левом фланге и никак не мог понять, в чью пользу развертывается бой. Он должен был встретиться с группой Келхана Кепеле, рубившейся справа. Но время шло, а Келхан все еще не выходил на соединение. Зато Каушут пробился к бойцам Непес-муллы, которые вместе с сарыка-ми действовали в центре.