Старуха собралась с силами и перебила Каушута:
— Не спеши, сынок. Я скажу тебе то, что должна сказать. Наш аксакал ждет тебя. Поедем. Он должен перед смертью передать тебе кое-что. Ты должен услышать это. Если будешь не согласен с ним, можешь потом вернуть коня обратно. Этот конь как человек. На него можно даже ребенка сажать — не свалит. Ну а теперь бери, сынок, поводья в руки.
Мальчик уже слез с коня и протягивал поводья Каушуту. Но рука Каушута не торопилась оторваться от кушака. Он понимал, что таких коней не дают просто так, в подарок. А причину такого богатого дара, сколько он ни думал, понять не мог. Но, с другой стороны, было жалко старуху, проделавшую в такую жару дальний путь. К тому же, как она сказала, коня можно было всегда вернуть. И он решил согласиться.
— Почтенная, удостой мой дом своим вниманием. Не откажись воспользоваться хлебом и солью нашего очага.
— Рассиживаться я не собираюсь. Но уж коли мне привелось перед смертью попасть в твой дом, я отведаю и твой хлеб-соль.
Вошла Язсолтан, держа в руках сачак[22] из верблюжьей шерсти. Старуха присела, раскрыла скатерть и отломила кусочек лепешки. Долго шамкала беззубыми деснами. Потом прочитала товир — послеобеденную молитву — и встала.
— Ну что ж, пошли, сынок. Аксакал ждет тебя.
Каушут не стал долго раздумывать, взял коня, подвел к загону, отвязал там ишака, а коня привязал на его место. Взявшись за полосатую веревку на шее ишака, он подвел его к старухе.
— Дай отдых своим ногам, почтенная, — сказал Каушут.
Старуха покачала головой:
— Я же не влезу на него, сынок.
Каушут легко поднял старуху и усадил ее в седло. Веревку он отдал мальчику, который и повел ишака.
— Что же это такое? — вслух размышлял Каушут. — Ну ладно, пойдем посмотрим, что из этого выйдет.
Язсолтан испуганно крикнула:
— Каушут! Да благословит тебя аллах!
…Черный ослик Каушута остановился у кибитки на окраине аула Горгор. Навстречу вышел худощавый мужчина средних лет, без усов и бороды. Он поздоровался с Каушутом, помог старухе слезть с ишака и предложил гостю пройти в дом.
Каушут приподнял полог, вошел внутрь и увидел в левом углу кибитки человека, который сидел, обложенный со всех сторон одеялами. Было видно — час его пробил. Но и сейчас чувствовалось, что когда-то он был крепким, здоровым мужчиной. Теперь же некогда мускулистые руки не имели сил даже пошевелиться.
Аксакал еле слышно ответил на приветствие. Каушут подошел к очагу и остановился в нерешительности. Глаза старика были закрыты, но пальцы левой руки пошевелились, словно прося подойти поближе. Каушут подошел и сел рядом с больным.
— Вот, отец, я здесь, рядом с тобой. Да поможет тебе аллах выздороветь!..
Лицо больного, бледное, с бескровными губами и большим шрамом на лбу, было неподвижно. На пожелание Каушута он не ответил ничего, даже глаз не открыл. И лишь спустя довольно долгое время тихо спросил:
— Ты сын Яздурды-хана?
— Да, отец.
— Ты не узнаешь меня?
— Нет, отец.
— Я — твой дядя.
Каушут изумился. Он знал всех своих близких и дальних родственников, даже тех, кто остался в Ахале после того, как переехали остальные. Но до сих пор он не слышал ни разу, что близ самого Серахса у него живет дядя. "А может, он просто говорит так потому, что умирает и у него нет никого близких?" Как бы то ни было, Каушут решил не обижать перед смертью старика.
— Да, отец, такие теперь нелегкие времена, что и родственников своих можешь не узнать…
— Времена, говоришь?.. Времена… — старик запнулся и тяжело вздохнул. — Я тебя, сынок, тридцать с лишком лет назад видел. Ты учился, как помню, у муллы. Я тогда говорил Яздурды: "Вот, теперь можешь спокойно умирать, след твой уже не пропадет". А ты был похож на своего отца.
Каушуту снова пришлось удивиться.
— Да, отец. Но как вы все это помните? Уж не пророк ли вы?
Больной открыл глаза.
— Нет, я не пророк. — Он попытался протянуть Каушуту руку. — Давай поздороваемся с тобой, сынок. После тридцати с лишним лет. Как тогда, когда я приезжал. Ты протягивал мне обе свои руки…
Каушут протянул старику свои руки.
— Бисмилла![23]
— Алейкум эссалам… А теперь слушай. — Старик отнял свою невесомую руку от могучих ладоней Каушута. — Слушай, сынок.
— Я слушаю вас, отец. Говорите все, что вы собирались мне сказать.
— Я совсем один. У меня нет ни сына, ни дочери, ни братьев. Есть только вот этот шрам на лбу, такой же точно, как был у твоего отца на руке, ты помнишь его, сынок. Тот шрам, который спас меня от смерти. Это было сорок лет назад. И я тогда должен был умереть. Конечно, первое, что меня спасло, — это аллах, но второе — Яздурды. Тогда я сказал ему: "Ты у отца один. Я — тоже. Будем с тобой братьями"… И когда прогнали врага, мы зарезали овцу и позвали муллу. Там мы побратались с Яздурды. И жили братьями. Пока не стали врагами…