— Ну и что бы ты тогда смог сделать?
— А я бы сделал вот что. Отправил бы один стих ахальцам, один — сарыкам, ёмудам, эрсары, — каждому по стиху и написал бы: собирайтесь вместе! Хватит терпеть, как всякие гаджары, аймаки грабят наш скот, убивают людей, крадут девушек! Пусть узнают, кто такие туркмены! Эх, мулла!..
Все трое снова замолчали. Каушут поглядел на мальчика, который с удивлением слушал непонятные ему разговоры.
— Ну, беги, братишка, в аул, скажи, что Каркара нашлась.
Ораз, давно ждавший этого, вскочил на ослика, ударил его голыми пятками и полетел во весь дух обратно.
У кибитки Келхана Кепеле сидело на кошмах несколько человек. Все они, кроме одного, были здешними. Гость был один — Арнакурбан-сарык. Собравшиеся о чем-то разговаривали, когда из кибитки вышел Каушут в халате, накинутом на плечи.
— Саламалейкум!
— Алейкум эссалам!
Разговор на минуту смолк. Слышен был только треск огня, который горел в большом очаге у дома Ход-жакули, да в одной из соседних кибиток пронзительно кричал ребенок, так, словно его укусила оса.
Келхан Кепеле, вероятно, потому, что письмо пришло именно ему, принимал гостя в своей кибитке, хотя многие к себе приглашали. Келхан не стал возражать, когда семьи Каушута и Ходжакули предложили поставить свой казан на его очаг в честь гостя.
— Ораз, зажги-ка лампу, — сказал Каушут мальчику, который вертелся тут же рядом.
— Да она вроде и ни к чему, — возразил Арнакурбан, который хорошо знал, что лампы зажигаются только в большие праздники, да и то не в каждой кибитке.
— Ничего, хоть лица друг друга видеть будем. Не беспокойся, на этом не обедняем, Арнакурбан-ага.
В центре кружка поставили глиняную лампу с курдючным салом внутри, запалили ее, и она стала понемногу освещать лица собравшихся людей. Едва огонь вспыхнул, как откуда-то появился одинокий мотылек и стал летать вокруг пламени, а через минуту их собралась уже целая стая.
— Интересно, откуда они узнают, что здесь огонь? Как будто со всей степи слетаются сразу.
— На запах идут, как псы Мядемина…
Келхан Кепеле хотел тоже что-то сказать по этому поводу, но его опередил выкрик, раздавшийся из-за плетня:
— Сто лет белому дому!
— Дверь ваша из золота!
Это были аульские ребятишки. Они пришли "ремезанить".
Хозяйский кобель, заслышав шум, выскочил на середину двора. Но его лай перекрывали детские голоса:
Келхан Кепеле подошел к ограде и помахал рукой одному из мальчишек, постарше других, который стоял в стороне и молчал, не присоединяясь к общему хору.
— А ты, хан, что стоишь, как будто рот зашил? Ну-ка расскажи нам что-нибудь, послушаем твои стихи, Мальчишки тоже все набросились на него, заставляя выполнить просьбу Келхана. Паренек засмущался и хотел спрятаться за спины других. Но мальчишки выставили руки и стали подталкивать его вперед. Видя, что деваться некуда, паренек насупился, отвернул голову так, чтобы не глядеть ни на товарищей, ни на взрослых, и принялся читать свой стишок скотному загону:
— Ремезан! — нестройным хором подхватили и другие ребята. Со всех сторон раздался смех.
По традиции "ремезанщикам" стали задавать вопросы:
— Если камень зачервивеет, чем его чистят?
Один, небольшого роста, самый шустрый, выскочил вперед:
— Если камень зачервивеет, его надо чистить верблюжьими рогами!
— А разве у верблюда есть рога?
— А разве камень червивеет?
Кто-то из сидящих мужчин крикнул:
— Эй, Келхан, насыпь им чего-нибудь в мешок, хорошие ребята!
— Нет, рано, еще не заработали. Вот я им еще задам вопрос.
Поскольку вопросы везде задавали одни и те же, ответы на них тоже были давно известны, и шустрый мальчик с готовностью снова выскочил вперед:
— Задавай вопрос, Келхан-ага. А мы уж тебе ответим!