— Да, люди разные живут на свете. Надо же! И на этой кляче кто-то ездит!
Потом обернулся назад и уже совсем другим тоном сказал:
— Ну, молодые люди, не худо бы и вам посмотреть, как надо оберегать честь мусульман. Если вам по дороге, следуйте за мной!
Тач-гок и Каушут не представляли, что ожидает их у реки, но, поскольку им было по пути, двинулись за ханом.
…По обоим берегам реки толпился народ. Здесь были только мужчины. На правом берегу, в трех-четырех шагах от толпы, сидела женщина. Она надвинула пуренджек [8] на самое лицо и спрятала голову в коленях. Видно, не все толком знали, в чем она провинилась, и люди вполголоса передавали один другому дошедшие до них слухи.
Едва появился Ходжам Шукур на чужой неказистой кобыле, все замолчали, ожидая, что скажет хан. Но Ходжам Шукур не торопился начинать, словно предоставляя это право своим соплеменникам. И действительно, вскоре из толпы вышел молодой человек в накинутом на плечи чекмене и черной папахе. Он подошел к Ходжаму Шукуру:
— Хан-ага, разрешите мне обратиться к этой женщине.
Хан приосанился и слегка сощурил глаза.
— А кем, скажи нам, она доводится тебе?
Молодой человек смущенно опустил голову, словно не решаясь сказать.
— Не стесняйся, юноша, не стесняйся. За свою вину она ответит сама.
— Это моя енге, — не поднимая головы, ответил молодой человек.
— А где же брат твой?
— Брат умер.
— Давно ли?
— Меньше года, хан-ага.
Ходжам Шукур изобразил на своем лице гнев и даже заскрипел зубами.
— Меньше года? Меньше года, говоришь, не могла потерпеть? Да такую и собакам кинуть мало!..
У молодого человека покраснело лицо. Он переложил плеть из одной руки в другую и сделал нетерпеливое движение.
— Хан-ага, если можно…
— Можно, юноша, говори…
Молодой человек решительно направился к женщине и остановился возле нее.
— Скажи, ты виновата, или все это одни сплетни?
Женщина молчала.
— Скажи правду: если ты не виновата, я не дам тебе умереть. Говори!..
Тач-гок и Каушут, стоявшие в стороне, уже поняли, в чем дело, и их взгляды были устремлены теперь на Ходжам Шукур-хана.
Его авторитет в народе за последнее время сильно упал. Те, кто хоть немного уважал себя, перестали приходить к нему за советом. Хану надо было теперь самому заботиться о своей репутации. А он знал, что поднять ее может только толпа. И поэтому, как только распространился слух, что енге этого юноши переступила закон шариата, хан решил использовать возбуждение народа в своих целях. Он должен был предугадать мнение толпы и согласно с нею произвести свой суд, не заботясь о том, будет он справедлив или нет.
— Если ты не виновата, я спасу тебя. Говори же! Правда это? Говори!
Вопрос был повторен второй и третий раз, но женщина не отвечала.
Ходжам Шукур приподнялся на стременах:
— Юноша, она не может сказать «нет». Если она обманет нас, то аллаха ей не удастся обмануть. Что, у него нет глаз и ушей, чтобы видеть и знать все?!
— Собака, такого честного парня опорочила! — послышалось из толпы.
Молодой человек на минуту растерялся, видимо не зная, что делать. И вдруг поднял плеть и изо всей силы ударил женщину по голове. От его удара женщина повалилась на землю, но и тогда не издала ни звука и не открыла лица.
— Зачем же мучить перед смертью? — пожалел чей-то голос.
Молодой человек, уже собравшийся было уйти, словно в ответ на эти слова сделал шаг вперед и с размаху ударил несчастную сапогом и после этого скрылся в толпе.
Ходжам Шукур еще раз оглядел притихших аульчан.
— Люди! Когда мусульмане забывают, что они мусульмане, все родные и соплеменники становятся для них чужими. Эта женщина предалась соблазну и нарушила мусульманский обычай. Воля аллаха, она пойдет в ад…
Хан сделал знак рукой, и от толпы отделились два рослых человека и подошли к нему. Под мышкой у одного из них был чувал[9] с завязками.
— Аллах простит вас, — сказал хан, не глядя на них, и повернул свою кобылу мордой к реке.
— За таких жен нечего прощать, — заявил кто-то уверенно. — Наоборот, вы заслужите себе рай.
Двое подошли к женщине. Первый легко подхватил ее на руки, второй сразу же стал натягивать на нее Чувал. Женщина пронзительно закричала. Сперва крик ее был громким и резким, а потом, когда чувал завязали, сделался сразу глухим, словно доносился из-за войлочных стен кибитки.
Когда чувал понесли к реке, толпа снова заволновалась. Отчетливо послышались голоса тех, кто стоял поближе: