Язсолтан тут же выскочила на улицу и запричитала во весь голос:
— Овсана-а! Огулбостан-а! Выходите скорей! Дангатар! Дангатар-ага вернулся!
Хотя она успела назвать только два имени, из всех соседних кибиток высыпали женщины, бросились наперебой к Язсолтан, стали обнимать и поздравлять ее.
— Сто лет жизни!
— Поздравляем, Язсолтан!
— Каркара, поздравляем!
— Дай аллах счастья семье Дангатара!
Старейшины всех родов сообщили мужчинам, что все должны собраться после утреннего намаза у стен старой крепости. Сообщение это вызвало сильное беспокойство в аулах. И утром, хотя приглашена была только мужская часть населения, к назначенному месту пришли и женщины, и даже дети.
Площадка возле крепости стала напоминать базар в разгаре. Из дальних аулов приехали на лошадях, на ишаках; привязывая животных за что придется снаружи, люди шли в крепость.
Отдельной кучей собрались женщины с детьми. Женщины были в черных пуренджеках, надвинутых низко на лица, по их виду можно было предположить, что они пришли на поминки. Сначала никто толком ничего не знал, но постепенно распространился слух — и среди женщин, и среди мужчин, — что на туркмен напал Мядемин. Послышался плач, причитания. Женщины заранее оплакивали своих братьев, мужей, сыновей. Глаза всех были устремлены на белую кибитку Ходжама Шукура, на людей, то и дело входивших и выходивших оттуда.
Неожиданно толпа примолкла. Посреди площадки появился Атаназар, бродячий поэт-слепец, сопровождаемый внуком. Старик повторял ту же песню, что и на поминках в доме Ширинджемал-эдже:
Закончив стихи, старик сказал, обращая невидящие глаза к людям:
— Будьте отважными, богатыри! Не осрамитесь! — и с этими словами покинул площадку.
Жена Пенди-бая, Огултач-эдже, наклонилась к уху Язсолтан:
— Ну вот, говорили, Хива напала, а он про каких-то "кызылбашей" поет… Что же будет, соседка?..
Язсолтан не успела ничего сказать. Толпа снова загудела, задвигалась: из кибитки Ходжама Шукура вышли мужчины. Среди них были сам Ходжам Шукур, Ораз-яглы, Пенди-бай, Молланепес, Сейитмухамед-ишан, даже сейчас не расстававшийся со своими четками.
Они взобрались на песчаный холм, который специально был насыпан посреди крепости и служил в подобных случаях местом для произнесения речей.
Толпа напряженно ждала. Но старейшины молчали. Хоть и совещались с самого раннего утра, но ни до чего определенного так и не смогли договориться. Главный вопрос заключался в том, кого поставить над войском.
Ораз-яглы был стар уже, тяжело садился на лошадь. Ходжам Шукур, кому и надлежало в первую очередь возглавить людей, хотя и не говорил ничего против сражения с Хивинским ханством, но, когда речь заходила о нем как о предводителе войска, что было вполне естественно, бормотал что-то невнятное в ответ, отворачивался в сторону и видом своим давал понять, что вести войско в этот раз вовсе не намерен. Больше на примете военачальников не было. Тогда Ораз-яглы предложил Каушута. Ходжам Шукур сразу закашлялся, точно поперхнулся, показывая этим, что кандидатура Каушута ему совершенно не по душе…
Каушут и сам слышал, что ему собираются предложить возглавить войско. Но ему не хотелось делаться верховным ханом. Он сказал, что свою лошадь готов оседлать быстрее всех, но командовать другими отказывается. И говорил он так неспроста. Хотя Ходжам Шукур и был плохим ханом, но люди за долгое время привыкли к нему, его имя в бою олицетворяло и имя родины, поэтому Каушуту казалось, что при живом хане в самый решающий час сражения люди, хоть сами и изберут его, могут ослушаться в трудную минуту и обвинить в какой-нибудь случайной неудаче. Каушут знал, что и Ходжам Шукур, не любивший его, приложит все старания, чтобы опорочить нового хана, возбудить недоверие к нему. Все это Каушут обдумал и взвесил еще заранее. И когда его призвали в белую кибитку и сказали, что уважаемые люди оказывают ему высокое доверие, просят стать главным ханом, ответил решительным отказом и, не объясняя причин, поднялся и вышел, хотя ему никто не разрешал этого. Он нашел в толпе Келхана Кепеле и сел с ним вместе играть в дуззим[52], как бы желая этим сказать, что разговор для него окончен и слова своего он менять не собирается.