Каушут повернулся к Оразу:
— Ты хорошо узнал его? Получше посмотри, чтоб не говорил потом, что ошибся.
— Я не ошибся. Он был с ними. Я видел.
— А может, и. не я? Может, кто-то другой? — угрожающе процедил ему Кичи-кел.
— Да ты чуть не задавил меня! Мимо проскакал, даже не заметил. А я в тех кустах прятался!
— На кого ты врешь, щенок!
Толпа зашумела:
— А чего ему врать?
— Ораз мальчик честный, не соврет, я его знаю!
— А вы тоже уши поразвесили! А ты, змееныш, попадись только мне!
— Ну, ну, парень, ты на мальчика не кричи! И на людей тоже. Кто свой народ не почитает, тот и отца родного — не подумает — продаст!
— Хан-ага, я и людей уважаю, и отца своего тоже. Не надо такими словами зря бросаться.
— А я тебе говорю, что не уважаешь. И от имени всего народа говорю. Если бы ты его уважал, то не стал бы грабить чужой караван, чтобы потом другие за тебя расплачивались. А уж сделал, так будь мужчиной, вышел бы сейчас, когда тебя просили, и признался. Выходит, ты еще и трус.
При последних словах хана Кичи-кел опустил голову.
В толпе опять раздались голоса:
— Признавайся!
— И дружков своих назови!
— В землю таких живьем закапывать!
— Слышишь, что люди говорят? Или тебе на всех наплевать? Говори, кто твои товарищи?
— Не было у меня и нет никаких товарищей.
— Ты что, разве не человек? Если ты скажешь, что не человек, я поверю, что у тебя нет товарищей.
— Я человек, хан, но товарищей у меня нет.
— Значит, ты один ограбил караван?
— Да, один.
— Врешь!
— Почему же вру?
— Потому что человек, который даже боится в своем поступке сознаться, один напасть на караван тем более не сможет. Кто еще с тобой был?
— Я же сказал, я был один.
— Ты на меня так не смотри, парень, ты не мне врешь, а всему своему народу.
Но Кичи уперся и не хотел больше ничего говорить. Тогда его повели на середину. Вслед ему из толпы летела оскорбительная ругань. Люди, обиженные со всех сторон, рады были хоть на ком-то выместить свое зло.
— Хан-ага, если ты не разденешь его перед всеми, значит, всех нас оскорбишь!
— Нет, живьем таких в землю!
— И пусть друзей своих назовет!
Наконец Каушут и его окружение подошли к минбару и перед ним остановились.
— Ну, последний раз говорю тебе, парень, назови, кто был с тобой. Так и тебе и нам лучше будет.
— Я сказал уже, не было никого со мной.
Тут Каушут вышел наконец из себя. Голова его вскинулась от гнева.
— Снимай дон!
Кичи понял, что теперь шутки с ханом плохи. И поэтому не заставил повторять приказ дважды.
— И рубаху снимай!
Кичи замешкался на минуту, но, взглянув хану в лицо, быстро снял и рубаху.
— А теперь все остальное!
Но этого уже Кичи сам сделать не мог. Хан не стал говорить ему еще раз. Не спуская глаз с провинившегося, он коротко приказал:
— Снимите с него штаны!
Трое здоровых джигитов вышли тут же вперед, двое из них схватили Кичи-кела, а третий уцепился за его штаны.
Но тут неожиданно запротестовал Сейитмухамед-ишан:
— Хай, парни, погодите!
Те, кто набросился на Кичи-кела, остановились.
Сейитмухамед подошел к Каушуту.
— Хан, но это большой грех — оголять мужчину.
Каушут легонько усмехнулся, и тут же его лицо приняло прежний суровый вид.
— Да, грех, ишан-ага. Но из-за таких шакалов нашим женщинам приходится оголяться перед чужими мужчинами. Простите, но на этот раз я не могу вас послушать.
Сейитмухамед не нашелся что ответить, Толпа поддержала хана:
— Правильно, хан-ага!
— Ишан-ага, зачем вы такую змею защищаете!
— За такого и заступаться грех!
— Пусть ишан, глаза закроет, если ему стыдно!
Каушут сделал знак джигитам, и штаны Кичи-кела мигом спустились до колен. Сам Кичи пригнулся от стыда вперед и прикрылся руками.
Хан повернулся к толпе:
— Пусть все знают, такой позор ждет каждого, кто будет поступать во зло своему народу!
— Правильно говоришь, хан-ага!
— Только так и надо!
Тут в руке хана показалась плеть. Многие этого не ожидали, думали, дело кончится только публичным позором. И поэтому, когда плеть резко просвистела в воздухе и с громким шлепком обрушилась на Кичи-кела, толпа невольно ахнула.
А Кичи-кел взвыл от боли и закрутился на месте.
— Это тебе от Каушут-хана, сынок.
Были и такие, кому наказание показалось слишком легким. Они кричали:
— Добавь ему и от нас, хан-ага!
— И за каждого товарища по разу!
— Бей так, чтобы забыл, как на коня садиться!