Среди собравшихся снова появился вчерашний редкобородый глашатай.
— Эй, кто надеется на свою силу, выходи сюда! Победителю — овца. Да не оскудеют богатства Пенди-бая! Эй, кто смелый — выходи!
Слова эти взбудоражили толпу, но смельчаков пока не находилось.
Келхан Кепеле, возлежавший почти у самых ног глашатая, спросил его:
— Слушай, Джаллы, а петь кто сегодня будет?
Глашатай, словно не расслышав его слов, затрубил во весь голос:
— А вечером будет петь несравненный Аман-бахши![13] Всех, кто хочет его слушать, Пенди-бай зовет к своей кибитке!..
— Тьфу, дурень! Разорался! — недовольно вскрикнул Келхан, затыкая уши.
Но в это время внимание всех привлекла группа всадников, появившаяся с западной стороны, из-за бархана, поросшего камышом.
— Ну вот! — крикнул кто-то из толпы.
— Лучше бы они тут не появлялись.
— А что такого?
— Развернуть бы их в обратную сторону…
Последняя реплика не понравилась Непес-мулле. Хоть он и сам был здесь только гостем, но сказал таким решительным тоном, точно праздновали у него дома:
— Гостей, пришедших на свадьбу, никогда не отправляют назад. Каждый должен отведать то, что ему положено.
Пенди-бай, то ли в самом деле не желая нарушить законы гостеприимства, то ли из уважения к Непес-мулле, представился великодушным:
— Мы рады любому гостю. Дадим и пришельцам, друзья, попытать счастья в борьбе. Победивший получит приз, а остальных найдется тоже чем угостить!
— Джигиты, если они выйдут, валите их сразу на землю!
Нежданные гости были нукерами хивинского хана Мядемина. Они занимались сбором налогов в Серахсе. Предводительствовал ими Хемракули-хан, известный среди туркмен как человек настойчивый в своих планах и изворотливый. Вся компания не пользовалась среди людей уважением. И даже красивые и дорогие лошади, на которых хвастливо восседали нукеры, из-за их всадников не приглянулись сейчас никому; люди помнили, как их копыта топтали поля мирных поселян.
Всадники остановились невдалеке и поздоровались.
Пенди-бай дал знак, и Джаллы приступил к своему делу:
— Эй, молодцы, вы попали на свадьбу. Милости просим, слезайте со своих коней! Сейчас как раз начинается гореш[14]. Кто хочет, подвязывайте кушаки, и прошу сюда, на середину!..
— Гореш — это дело, — сказал Хемракули-хан. — А ну, джигиты, слезай, посмотрим, с кем тут потягаться.
Начался гореш. Большинство, вслед за молодежью, отправились к месту состязания. И только Пенди-бай, Сейитмухамед-ишан, Непес-мулла и еще несколько любителей поговорить остались под навесом. Непес-мулла рассказывал о только что прибывших.
— В Язи[15] они обычно не слишком бесчинствовали. А тут появился этот Кичи-кел, и они дошли до того, что хотели даже водой завладеть…
Пенди-бай перебил его:
— Разве Кичи-кел родом не из Караахмета? Что, у него и в Язи кто-то есть?
— У таких людей только для доброй памяти никого нет! — с горечью ответил Непес-мулла. — А как начнут враждовать, так каждую душу припомнят! Люди говорят, от него еще раньше все родственники отказались. Тогда он пришел к Мядемину и сказал ему: «Хоть я и туркмен, но туркмены меня кровно обидели. Они убили моего отца…»
— Говорят, он даже на стариков плетью замахивался…
— Про него еще и не то можно сказать!.. Когда в Караахмете убили его отца, который был там старейшиной, он вообразил, что его самого должны теперь поставить на место родителя. Но назначили другого. Кичи-кел разозлился и, чтобы отомстить аульчанам, примкнул к нукерам Хемракули-хана, слугам Мядемина. Сначала старался насолить своим, а потом ненависть его перешла на весь мир. Особенно достается от него родным…
Шум вокруг места состязаний усилился, так что Непес-мулла вынужден был прервать свой рассказ.
— Крути! Вали! Подними его! — доносилось со стороны наблюдавших за борьбой.
Этот шум подействовал и на Пенди-бая. К тому же ему не хотелось омрачать свадьбу разговорами, которые они вели под навесом" Он оглядел собеседников и сказал:
— Мулла, хоть мы сами уже и не сможем участвовать в гореше и приза не заработаем, может, хоть подойдем к тем, кто криком помогает пальванам?
Непес-мулла кивнул головой:
— Ты прав, и это тоже интересно.
Все поднялись.
Посередине площадки для гореша стоял Хемракули. Чувствовал он себя как нельзя лучше.
Подошедшие получили подтверждение второй его победы: Курбан вывел на середину второго барана, выставленного на приз. Рот Хемракули-хана не закрывался от удовольствия.