— Значит, ты уже старше самого Мухамета-пророка?[83]
— Да, старше, выходит.
— А когда ты умрешь?
— Когда срок придет.
— Ты уже и в прошлом году так говорила, где ж твой срок, чего он не приходит?
— Это только один аллах может знать, Дангатарджан.
— А ты знаешь, что я только что от него? Сам он отправился разбойничать к гаджарам, а меня послал к тебе.
— Зачем же он послал тебя? — с испугом спросила Ширшеп-эдже.
— Он сказал забрать душу у Ширшеп. Оказывается, он просто забыл, а твой срок еще в прошлый на-вруз[84] настал. Значит, ты, грешница, уже лишнее живешь…
Ширшеп, боявшаяся смерти пуще всего на свете, при этих словах задрожала, выронила из рук пиалу, вскочила и бросилась со всех ног в дом, хоть и была грузная и неповоротливая.
Дангатар засмеялся, развернул "коня" и поскакал прочь. По дороге он подобрал кусок веревки и сделал из нее узду. Теперь он скакал к Сейитмухамед-ишану.
Сейитмухамед на этот раз был дома. Дангатар оставил "коня" во дворе, вошел в кибитку и, не здороваясь, сел сразу напротив ишана. Оба некоторое время молчали. Потом Дангатар поднял голову и спросил:
— Сейитмухамед-ищан, скажи мне, кто убил Ораза? Говорят, он спрятался на дне реки, правда это?
Сейитмухамед, не желая противоречить старику, ответил:
— Правда, Дангатар, правда. Он тебя боится, этот негодяй, и боится выйти оттуда.
Дангатар снял с пояса одну из костей и поднял ее над головой.
— Тогда, хозяин Сейитмухамед, дай мне напутствие! Благослови меня! Я изрублю его на куски прямо там, на дне, и отомщу за своего сына!
Сейитмухамед с опаской поглядел на него, не зная, что ответить. Но Дангатар вдруг сказал:
— Ай, мне и не нужно благословение такого ишана, как ты!
Он быстро вскочил на ноги и выбежал из кибитки.
Дангатар поскакал прямо к реке. У берега он остановился, отбросил в сторону кочергу и засучил рукава, точно готовясь к бою…
Сейитмухамед уже бежал к нему и кричал на ходу:
— Дангатар-ага, стойте! Дангатар-ага!..
Но было уже поздно.
Дангатар разбежался и прыгнул головой вниз с береговой кручи.
Сейитмухамед остановился, запыхавшись. Он глядел в воду с надеждой, что Дангатар выплывет, но тело старика не показывалось. Буйные подводные водовороты уже тащили его, вероятно, вниз по течению.
Появление войска Мядемина в Мары первоначально не вызывало среди людей большого переполоха. Хитрый хан сговорился с наместником Ниязмухамед-баем, и около двухсот его слуг, мулл, старейшин, писарей заранее подготовили жителей Мары.
Они распускали слухи о том, что хан собирается предпринять поход в целях укрепления мусульманства среди туркмен и защиты народа от дурного влияния и посягательств Бухары и Ирана. Поэтому люди встречали Мядемина чуть не хлебом-солью и лишь потом убеждались, какими "защитниками" являются на деле его воины.
…Два всадника прискакали с восходом солнца на двор Ниязмухамед-бая. Хозяин сам выскочил навстречу, и ему было сообщено, что к вечеру Мядемин-хан прибывает в Мары.
Ниязмухамед был уже давно готов к встрече хана, но близость его прихода заново взволновала угодливого бая, и он заметался по своему огромному двору, желая самолично проверить, все ли готово, все ли сделано как надо. Он взглянул на очаги, осмотрел огромные казаны, в которых должен был вариться плов, подергал каждый за медные ушки, точно проверяя, сумеют ли выдержать они свою тяжесть.
Во дворе был возведен просторный навес для воинов Мядемина. Поскольку время стояло предвесеннее — ветреное и дождливое, навес был и с боков защищен камышом и кошмами. Под крышей в два ряда были расстелены новые чистые циновки, а в центре каждой стоял кальян. Если взглянуть сбоку, то эти кальяны напоминали ряд толстобрюхих, с тонкими шеями людей, усевшихся ради свершения какого-то обряда в одну линию.
Ниязмухамед-бай постоял, оглядел все и покачал головой. Ему показалось, что циновок и кальянов было мало, но циновки-то еще можно было достать, а вот кальяны собрали все до последнего в округе.
Сразу же за навесом стоял небольшой домик с терраской. Бай откинул штору и зашел внутрь, люди, сопровождавшие его, остановились, точно не смели переступить порог. Здесь должен был расположиться сам хан. Все стены были увешаны тут дорогими коврами, в углу была расстелена мягкая, широкая подстилка, которой выпала честь служить ложем самому Мухамеду Эмину Энегу, или, иначе, хивинскому властителю Мядемин-хану. Ниязмухамед осторожно, словно тут уже лежал сам хан, ощупал это ложе, проверяя, нет ли где жесткого места. Но тут все вроде было в порядке. Однако вид ложа навел бая на другую мысль. Он высунулся наружу и крикнул: