— Как же. Шестьдесят лет на свете живу, а такой дурости не видывал.
Он, конечно, был прав, но не один Сторновей отличался неуступчивостью.
— Однако указ подписан, поэтому советую быть начеку.
— Последить за своей спиной, а заодно и за твоей? — Маленькие глазки старика блеснули почти что весело. — Ничего нового ты мне не сказал, правитель. По-твоему, я круглый дурак? Я знаю, что Марафис Глазастый захочет моей смерти. Мой сын и половина моих врагов хотят того же, однако я, как видишь, живехонек и помирать пока не собираюсь.
Исс ощутил некоторое облегчение. Выходит, Марафис просчитался, полагая, что Сторновей безропотно ляжет под его нож.
— Однако вы по доброй воле выдали за него свою дочь, — с искренним желанием узнать подоплеку этого дела сказал он.
Сторновей издал нечто, напоминающее смех — судя по звуку, это могло прикончить его скорее, нежели Марафис Глазастый.
— Что ж, последним здесь буду смеяться я.
— Как так?
— Девчонка на пятом месяце. Вернется Нож из похода, а тут ему и подарочек готов.
Это объясняло многое. Скандал с сыном переплетчика — это еще не катастрофа, а вот внебрачный ребенок...
— Так он не знает?
— Узнает, когда увидит младенца. И у переплетчика, и у его сына по шести пальцев на каждой руке. — Сторновей хлопнул себя по ляжке, ликуя, что так ловко надул Ножа. — Так кто же из нас дурак после этого?
«Пожалуй, все-таки ты», — подумал Исс, но вслух этого не сказал. Незавидна участь того, кто окажется наедине с Ножом, когда обман раскроется.
— Я не задерживаю вас более. — Исс остался не совсем удовлетворен этой встречей, хотя она и прояснила кое-что. До резкости старика ему дела не было — пусть себе тешит свою баронскую спесь, если охота. За свою жизнь Исс успел к этому привыкнуть.
— Не задерживаете, вот как? — Старик, кряхтя, шевельнулся на стуле. — В таком случае помогите мне встать.
Исс повернулся, и вышел вон.
Встретив на лестнице своего слугу, он приказал ему принести с кухни подогретого меда. Кайдис многозначительно посмотрел в сторону Черного Склепа, но Исс сказал:
— Пусть его. Приходи с медом к Собачниковой двери.
Минуя стоящих на часах гвардейцев, Исс направился к себе. Дорожка Бастардов, закругленная, с гротескными статуями, подействовала на него успокаивающе, как всегда. Это были его владения — только он и слуги имели доступ сюда. Перед окованной сталью дверью в заброшенную восточную галерею он остановился и достал один из трех ключей, которые носил в мешочке, пришитом к подкладке его шелковой мантии.
Дожидаясь Кайдиса с медом, он разглядывал дверь. На всех восьми листах ее обшивки оттиснута птица-собачник, стоящая над шпилем Кости. Давненько он не отпирал ее — несколько недель, а может, и месяцев. Что за нужда ходить в кладовую, если она пуста? Скованный слабеет, и пользы от него никакой. Если бы не редкие посещения Кайдиса Зербины, он уже умер бы.
Но Иссу, несмотря на все это, отчаянно не хотелось с ним расставаться. Пленный чародей — это ценность, от которой легко не отказываются, к тому же его потеря связана с риском.
Исс повернул ключ в двери. Исчезновение Сарги Вейса — черт знает, куда он девался — и немощь Скованного лишили его многих возможностей. Чародейство само по себе не дает власти, но помогает добиться ее. Исс уподоблял его легкому серповидному ножу, которыми пользуются на родине Кайдиса Зербины. Они устроены так, чтобы держать их в левой руке. Можно, конечно, сражаться и без него, с одним только мечом, но с ним легче захватить противника врасплох. И зачем же сражаться одним клинком, когда можно сражаться двумя?
Чародейство всегда служило Иссу леворучным клинком, но теперь он уже несколько месяцев был вынужден обходиться без него. У него оставались еще темные плащи, его тайная гвардия, но они уже много веков не пользовались магией сознательно — они лишь пускали в ход свои врожденные способности, не зная, откуда те взялись. Они посылали птиц с письмами, караулили в переулках, слушали под дверями, отравляли, подкупали, сражались с оружием в руках, если нужда заставляла, и убивали втихомолку, пресекая болтовню длинных языков. Свои дела они окутывали не то чтобы тьмой, но тенью, в которую мог бы проникнуть по-настоящему острый взгляд. Отсюда и название «темные плащи». И магия, на которую они были способны, своей эфемерностью напоминала окружающую их тень — ряд ловких трюков, не более.
То, чем владели Сарга Вейс и Скованный, — нечто совершенно иное. Им подвластны силы природы. С одним туманом они способны сотворить дюжину разных вещей. Диких зверей они превращают в своих соглядатаев, глядя на мир невинными глазами кролика или лисы. Они способны проникнуть в тело человека, порвать его мочеточник и отравить мочой его ткани. Могут раскинуть на холмах и равнинах ложный пейзаж, сбив с толку путника. Могут помочь лечению и воспрепятствовать ему. Они повелевают тенями, защищаются силой своей мысли и выслеживают, как ищейки, других чародеев. Некроманты могут удерживать душу человека в мертвом теле, пока оно не сгниет. Заклинатели накладывают чары, которые держатся тысячи лет. Архимаги делают невидимыми крепости, людей и целые армии, а сулльские майджи способны управлять временем.
Вот что желал иметь Исс. Но увы. Многие несут в себе врожденные зачатки Старой Науки — Исс знал в крепости не меньше десяти человек, в той или иной мере наделенных магическим даром, Корвика Молса и Кайдиса Зербину в том числе, — но очень немногие обладают даром, способным сделать их истинными чародеями.
Исс знал, что сам к таким людям не принадлежит. Потому он и пленил чародея, заставив его работать на себя.
Почти двадцать лет наслаждался он преимуществами, которые давала ему магическая сила. Около четырнадцати лет назад, когда приспело время взять крепость штурмом и свергнуть стареющего, немощного Боргиса Хорго, Скованный навел тень на весь город. Позднее, в течение десяти кровавых дней Изгнания, именно Скованный отыскивал рыцарей-Клятвопреступников в их убежищах, а Исс посылал красных плащей убивать их. Так оно и продолжалось многие годы — чары, принуждение и разговоры на расстоянии. Исс почти не сомневался в том, что стал бы правителем и без помощи Скованного, но тот ускорил его подъем, а затем укрепил его положение сотней различных способов.
Скованный был леворучным серповидным ножом Пентеро Исса, но теперь этот клинок затупился.
Исс вздохнул, глядя, как идет к нему Кайдис Зербина с узелком, оловянной фляжкой и маленькой закрытой лампой.
— Заверни все это, — приказал он, и слуга, оторвав полу своей полотняной хламиды, смастерил хозяину нечто вроде мешка.
Когда его красивые длинные пальцы с разительно белыми ногтями управились с работой, Исс сказал:
— Я хотел бы пореже видеть мои Глаза — те, что следят за мной днем и ночью.
— Да, хозяин. — Кайдис склонил свою газелью шею.
— Достаточно будет легкого недомогания — скажем, поноса.
Еще один наклон длинной шеи дал Иссу понять, что это будет исполнено.
Исс взял мешок и лампу, открыл железную дверь и вошел в восточную галерею. Здесь царил мрак — окна были заколочены, а факелы уже десять лет не зажигались. Высоко на стропилах ворковали голуби. Их сухой помет и каменная пыль хрустели у Исса под ногами. Когда-то в здешнем воздухе чувствовался заряд, который усиливался по мере приближения к двери, ведущей в Кость, но за последние шесть месяцев он ослабел и стал почти неощутим. Теперь Иссом владело только чувство завершения, ощущение близкого конца.
Пронзенные Чудища, выбитые в камне у двери в башню, смотрели на него со странно торжествующим видом, и он, как всегда, порадовался, оставив их позади. Войдя в Кость, он поправил огонек лампы. Он уже и забыл, какой холод и мрак встречают тебя в старейшей из четырех крепостных башен. В городе уже оттаивали пруды и набухали почки, но здесь по-прежнему стояла зима. Иней оковывал стены, как сталь. Отсюда до снегов Смертельной горы семь тысяч футов, но погода здесь точно такая же. Кость притягивает лед, как громоотводы — молнию.