Это усилило в нем стремление жить. Стоя в маске над толпой, Исс произнес приговор:
— Маскилл Бойс, владетель Желанных Земель и Стайской переправы, ты признан виновным в государственной измене, и посему я приговариваю тебя к смерти от меча. Да помилует тебя Единый Истинный Бог.
Толпа возликовала. Священники на галерее творили знак искупления. Женщина на одном из балконов Суда Четырех упала в обморок — жена Бойса, по всей вероятности. Сам Бойс, обретя наконец достоинство, стоял молча и неподвижно. Исс ни с того ни с сего вспомнил, что у барона есть два маленьких сына. К несчастью для мальчиков, их отец не умел держать язык за зубами.
Бойс уже несколько лет, когда бывал в подпитии, толковал об убийстве правителя. Составить обвинение из его пьяной болтовни оказалось совсем не трудно. О мелочах позаботился Кайдис Зербина. Черный Дэн, иль-глэйвский арбалет, собрание в «Собачьей голове» — ничего этого на самом деле не было, и одному Богу ведомо, чей это труп болтается на виселице. Настоящее в этом деле только одно — содержательница веселого дома, а ей Кайдис нынче же вечером подсыплет яду в эль. Жаль, однако — она великолепно сыграла свою роль.
Исс не хотел больше думать об этом. У плахи появился палач, выписанный за большие деньги из Ганатты, с Дальнего Юга — с кожей черной как ночь и ручищами толще, чем ляжки многих мужчин. Прославила его, однако, не сила, а отсутствие глаз. Барбоссе Ассати не нужен колпак палача, чтобы скрыть зрелище смерти. Неведомые боги Дальнего Юга позаботились об этом заранее и привели его на свет с пустыми глазницами. Хотел бы Исс знать, о чем думает сейчас Марафис. Тот недавно лишился одного глаза — видя пустые ямины на жутком лице Барбоссы, он должен еще больше ценить свое единственное око.
Марафис между тем, не проявляя никаких чувств, распоряжался гвардейцами, сопровождавшими осужденного к плахе. Шестеро красных плащей окружили Маскилла Бойса, не прикасаясь к нему. Плоть приговоренного проклята — каждый житель города это знает.
Четырехугольная плаха, вырубленная из столетнего дуба, имела выемку для головы. Какая-то вдовствующая баронесса подошла, накрыла дерево парчовой тканью и назвала осужденного сыном.
На площади стало так тихо, что Исс слышал, как дышат люди в толпе. Барбосса вынул меч из подбитых войлоком ножен, и собравшиеся содрогнулись при виде тяжелого кривого клинка.
Маскилл Бойс, не глядя на меч, вложил что-то в руку палача — золотую монету или драгоценный камень.
— Сделай это с одного удара, — шепотом попросил он.
Барбосса ответил что-то своим красивым, с чужеземным акцентом голосом, и правителю послышалось: «Как всегда».
Бойс стал коленями на черный булыжник Площади Четырех и положил голову на плаху. Придерживаясь руками за покрытое парчой дерево, он молился, судя по движениям его горла. Знатные дамы на балконах суда вздыхали, глядя на это.
Барбосса Ассати уперся в землю широко поставленными ногами. Обнажив быстрым движением шею Маскилла Бойса, он поднял меч обеими руками — и опустил. Сталь вошла в дерево, брызнула кровь, и голова откатилась прочь — никто не догадался поставить у плахи корзину. У толпы вырвалось дружное «ах». Тело Бойса дернулось и сползло под ноги палачу. Черный слепец произнес над ним какие-то слова и вытащил меч из колоды.
Исс под своей черной железной маской чувствовал себя странно отдаленным от этой сцены. Он видел ужас на лицах баронов, видел, как маленький жутковатый виселичный мастер обмакивает обрубленную шею Бойса в соль, прежде чем насадить голову на шест. Женщины в толпе выли и заламывали руки, мужчины беспокойно переглядывались и перекидывались словами, как будто ожидали чего-то большего.
Что ж, хорошо. Сейчас вы получите еще кое-что.
— Вынеси сюда имущество изменника и раздай народу, — приказал Исс Марафису.
Грянуло громкое «ура» — о такой щедрости в городе еще не слыхивали. Горожане лезли вперед, восхваляя Исса.
Четверо пажей по знаку Марафиса снесли по ступеням тяжелые носилки, нагруженные доспехами, дорогими камнями и тонкими шелками. Богатство казненного блистало золотом и багрянцем при догорающем свете дня. Исс, предложив черни имущество барона, совершил нечто немыслимое — но при одном взгляде на передние ряды, на перекошенные от жадности лица и протянутые руки, становилось ясно, что этого уже не остановишь. Пажи не успели еще поставить носилки, как толпа хлынула вперед.
То, что началось вслед за этим, оскорбляло взор. Люди скользили в крови Маскилла Бойса, орали, били и пинали друг друга, торопясь завладеть позолоченными чашами и отрезами ткани. Какой-то мужчина сцапал меч и нырнул обратно в толпу, сбив с ног ребенка. Исс стоял над побоищем в маске Собачника, не давая никому сойти со своих мест: Марафису с его красными плащами, Йону Руллиону, священникам на галерее, дамам на балконах и Белому Вепрю на ступенях. Никто не уйдет отсюда без его позволения, а Исс пока не желал никого отпускать — он хотел, чтобы они смотрели.
Власть в этом городе представляет он, и сейчас, когда он понемногу утрачивает влияние в других сферах, для него очень важно проявить эту власть. Асария бежала на север и унесла с собой свою силу; Безымянный слабеет и уходит в глубину себя, где ни побои, ни тюрьма больше не могут его пронять. Использовать его становится все труднее, и недалек тот день, когда он, Исс, вынужден будет придушить Безымянного подушкой. Пленный чародей полезен, пока его сила не истощилась — а этот, при всей своей слабости и совершенном безумии, приберегает последние капли для себя. Уже много недель Исс не бывал в сумеречном мире Серых Марок и не мог больше влиять на то, что там происходило. Доступ туда отныне закрыт для него. Он знает, что в Стене Провала появился пролом, и это все.
Будущее снова сделалось неверным, и единственное, чем он еще может распоряжаться, — это вещи земные, материальные. Сегодня он доказал, что они в его власти, а заодно предостерег своих врагов. Впереди темные времена: земли будут переходить из рук в руки, клановых вождей и знатных господ будут свергать и создавать заново. Марафис Глазастый думает, что станет правителем, добившись победы в клановых войнах, Гаррик Хьюс намерен достигнуть того же путем измены. Что ж, пусть они оба посмотрят на бушующую толпу... и прикинут, кто лучше умеет с ней управляться.
Сойдя с помоста, Исс двинулся в самую гущу свалки. Мужчины, зажавшие в руках золотые пряжки и серебряные шкатулки, прекращали драться, увидев его. Какой-то старик поклонился ему, потом еще один, и наконец вся толпа пала на колени. Исс шел через нее, не чувствуя страха. На нем была маска Венисского Собачника, и сила великой птицы наполняла его до краев.
Толпа сомкнулась вокруг правителя, следующего в Крепость Масок, и не пропустила больше никого.
Глубоко в недрах горы, в пространстве, выдолбленном две тысячи лет назад из толщи камня, бодрствует человек. Здесь, на его глубине, небесный холод уступает теплу земного ядра. Здесь влажно, и хотя небо находится в пяти тысячах футов над ним, человек еще помнит, как оно изливало на него влагу в виде дождя. Воспоминание об этом приносит ему восторг и боль, как все воспоминания. Восстановление собственной жизни — дело медленное и мучительное.
Ворочаясь в своем железном логове, он хочет устроиться поудобнее, хотя и знает по опыту, что здесь ему это не удастся. Он вдыхает запах собственных нечистот. Цепи натирают кожу, исторгая из-под нее водянистую кровь. За ним стали хуже ухаживать, и уже несколько дней ему не приносили еды, а тело не обтирали и язвы не смазывали еще дольше.
Порой он отчаивается и думает, что променял свою жизнь на память. Что пользы знать свое имя, когда ты медленно умираешь от голода?
Баралис, произносит он одними губами; этим словом, как заклинанием, он отгоняет чудовищ, терзающих его разум. Целый континент когда-то жил по его воле — или это только приснилось ему? Неуверенность досаждает ему больше всего остального. Ему трудно судить, где сон, а где истина. Он даже думать разучился. Восемнадцать лет провел он в плену, скованный и изломанный. Как знать, в здравом ли он уме? Эта мысль, как ни странно, вызывает у него улыбку. Однажды он слышал от кого-то, что человек, способный задать себе такой вопрос, разумнее большинства других.