Мы, мангали, знаем толк в таких вещах, и женщины поплакали над его душою. «Я ищу», — сказал он, и мы поняли, что он ищет рай и своих любимых, потерянных им на какой-то далекой войне.
Мы дали ему лучшего нашего проводника, Мехембо Мелкозубого. Мехембо был мудр и знал все места, где возможно найти рай. Он водил Странника в спекшуюся от зноя Стеклянную пустыню, и в темную пещеру Летучих Мышей, и на крутую Козью гору. Прошли годы, и Мехембо умер, сраженный зноем, но рая они так и не нашли.
Странник к тому времени стал уже не таким, как был прежде. Он попросил у нас другого проводника, девушку, Иллало Сладкогласную. Когда же по прошествии года они не нашли рая, он сжал ее горло руками и крикнул: «Я сам отправлю тебя туда, Иллало, чтобы ты указала мне дорогу». Иллало умерла от его руки и обрела рай, но он не мог больше следовать за ней.
После этого он покинул нас. Шли годы, и вот мы снова услышали о нем. Он ушел на север через Мягкие Земли и горы — туда, где не бывал еще ни один человек. Говорили, что его звал волшебный голос, обещая ему загробную жизнь, которую он заслужил. В конце концов он дошел до страны, пустой, как само небо. Он видел в земле глубокие пропасти и знал, что приближается к самому краю света. Наконец настал день, когда он увидел вдали одинокую гору и, невзирая на свою великую усталость, взошел на нее. Он видел над ее вершиной сияющие врата и весь день взбирался к ним, преисполненный радости. Он достиг этих врат на закате, и ему больно было смотреть на них, так сияли они в золотом свете меркнущего дня.
В тот миг, когда солнце зашло, он коснулся врат рукой. «Я умираю и рад этому», — сказал он, и врата приотворились. Тогда последние лучи солнца угасли, и он увидел по ту сторону врат тьму чернее самой черной ночи. Он закричал, но было уже поздно: врата ада раскрылись и поглотили его.
Райф вздрогнул так, что вода заколебалась, а Юстафа улыбнулся, показав свои мелкие бесовские зубы.
— Я уже говорил, это грустная история. Говорят, будто это положило начало Войне Крови и Теней, но мы, мангали, ничего об этом не знаем. Не откушать ли нам перепелиных яиц?
Райф проснулся перед рассветом. Волосы у него стали жесткими от минеральных солей, во рту держался клейкий вкус перепелиных яиц. Повязка на пальце размокла, и Райфу, затягивая ее заново, волей-неволей пришлось взглянуть на багровый обрубок. После ночной трапезы Юстафа ссудил ему фонарь, чтобы он мог найти дорогу обратно. Райф так устал, что заснул прямо на полу пещеры с парящей над ним Йелмой. Ее цепь поскрипывала от предутреннего ветра.
Ночью ему ничего не снилось — спасибо и за это. Райф встал и отыскал свою котомку.
Рядом с ней лежал завернутый в ткань лук Танджо. Мертворожденный, помимо меча, дал ему нож, но с ними Райф не чувствовал себя вооруженным — для уверенности ему нужен был лук.
Он поплескал на лицо водой, почистил песком зубы и прикрепил тетиву к сулльскому луку. Старик, принесший ему стрелы в день состязания, не потребовал их назад. К тому времени как Райф повесил самодельный колчан и чехол с луком за спину, в пещеру проник рассвет. Райф вышел, потревожив ползущий по полу туман.
Снаружи было тихо. Мальчишка с недостающей кистью левой руки сновал от пещеры к пещере, откапывая остатки топлива в догоревших кострах. При виде Райфа он прижался к скале и сделал знак, оберегающий от дурного глаза. Райф нахмурился и стал подниматься на Обод.
Идущие в набег уже собирались на восточной окраине города. Обряженные в сборные доспехи, они притопывали ногами на утреннем холоде. Райф знал здесь только двоих: здоровенного копейщика в глэйвских латах, дружка Юстафы, и маленького горца, который каждую ночь выпивал с Мертворожденным. Никто из них не поздоровался с ним, когда он подошел.
— Здорово, парень, — сказал, отделившись от других, Мертворожденный. — Я принес тебе другой меч вместо испорченного. В работе он спор — проткнул как-то селезенку одному черноградцу.
Кровь отхлынула от лица Райфа. Как вышло, что за все эти десять дней он ни разу не подумал о том, что эти люди убивают кланников? Наверно, он не сразу справился с собой, потому что все в отряде смотрели теперь на него. Он шагнул вперед и взял меч у Мертворожденного — всего в фут длиной, легкий и с одним режущим краем. Мертворожденный внимательно следил, как Райф наносит по воздуху пробные удары, и отвернулся, лишь когда он похвалил клинок.
— На вот, глотни. — Горец протягивал Райфу кожаную фляжку. Райф хлебнул, узнав вкус здешнего меда, и Мертворожденный тут же дал приказ выступать.
Обод внезапно оборвался, сменившись осыпью, и Райф разглядел ведущую на восток тропку, лишь когда первый Увечный ступил на нее. Эта неверная дорога, идущая по самому краю бездны, не давала ногам надежной опоры. Спереди тянуло душистым дымком, и за поворотом им открылся костер, у которого сидела старуха. Мертворожденный бросил ей какую-то резную вещицу и попросил помолиться за них. Старуха каркнула, открыв безъязыкий рот, и кинула подношение в огонь.
Райф держался позади и смотрел себе под ноги. Тяжелые тучи застилали небо, и Райф чувствовал, как воздух давит на него. К югу от Рва виднелись в голубой дымке клановые земли.
Кожаная фляжка на ходу передавалась из рук в руки. Увечные совсем не боялись высоты и нарочно старались идти по самому краю. Большой лысый южанин затянул протяжную песню. Райф никак не мог уловить ее смысл, но в конце каждого куплета вся ватага подхватывала: «Боги, возьмите мои глаза перед тем, как отправлюсь я в Ров».
Под эту песню Райф стал ощущать в висках легкое биение крови, как перед началом головной боли. Впереди на осыпи показался навес, из-под которого какой-то человек выводил маленьких, крепконогих и короткохвостых горных лошадок.
— Новички лошадей не выбирают, — сказал Райфу Мертворожденный, остановившись и подождав его. — Возьмешь, что останется.
Райф насчитал в ватаге пятнадцать человек вместе с собой.
— А почему лошадей держат здесь?
— Потому что здесь мы переходим через Ров.
Следующие четверть часа прошли в суете: Увечные выбирали себе коней и седлали их. Райфу колченогий конюх дал беспокойную кобылу с порванным боком и слишком маленькое седло. Пока Райф затягивал подпругу, чужестранец с оливковой кожей вышел к самому краю обрыва. Ветер шевелил его черные волосы и раздувал плащ. Райф не замечал в этом человеке, поджаром и длинноногом, никакого увечья. Все остальные примолкли, а один потрогал на поясе место, где когда-то помещалась его доля священного камня. Кланник.
Пульсация у Райфа в висках усилилась. Земля под ногами чужестранца обрывалась прямо в серое небо, и в шестистах шагах высилась, как крепостная стена, южная грань Рва. Чужестранец, сверкнув сталью, достал свой нож и запел что-то на незнакомом Райфу языке. Воздух у него под ногами затрещал и заколебался. Увечные замерли, тихие и неподвижные, как изваяния.
Чужестранец, подняв острие ножа к глазу, повелительно произнес что-то, и у него изо рта пахнуло металлами, входящими в состав крови: железом, медью и натрием. Воздушные потоки, идущие вверх из пропасти, улеглись, время остановилось. Из глубины Рва донесся тихий звук, похожий на детский вздох, и чужестранец, приставив нож к своему зрачку, ступил в Ров — но не упал.
Воздух, сгустившись у него под ногами, протянулся через весь Ров. Затем эта субстанция, которая не была ни воздухом, ни туманом, ни светом, развернулась, — и появился мост.
Райф заморгал, не понимая, почему он не видел раньше этого шаткого сооружения из просмоленных веревок и досок, подвешенного на железных брусьях, вбитых глубоко в скалу. Чужестранец повернулся лицом к остальным. Зрачки у него так расширились, что видно стало то, что лежало за ними. Он пошатнулся, и Мертворожденный, быстро взойдя на мост, подхватил его.
— Дорогу, ребята, — сказал он, идя с ним обратно к обрыву. — Наш брат нуждается в отдыхе.