Британская и союзная кавалерия преследовали противника всю ночь, и только на рассвете всадники спешились, напоили коней, недолго отдохнули, снова забрались в седло и поскакали дальше. Скачка эта продолжалась до тех пор, пока лошадей не стало пошатывать от усталости, а пот взбился до белой пены. Лишь тогда дикая погоня наконец закончилась. Руки уже не держали сабли, лезвия затупились, жажда крови была утолена. Та ночь стала прославлением победы, мщения и ярости, резней при свете луны, затопившей плоскогорье черной кровью, а день – ее продолжением и пиршеством для всех стервятников, крылатых и четвероногих.
Погоня закончилась у внезапно выросшего горного хребта, обозначавшего северную границу Деканского плоскогорья. Крутые, густо поросшие лесом холмы не лучшее место для кавалерии, а за холмами поднимались отвесные скалы, протянувшиеся с запада на восток подобно сказочным укреплениям некоего племени великанов. Кое-где в каменные отвесы врезались глубокие ущелья, и кое-кто из британцев, взирая на остановившую их преграду, высказывал предположение, что расселины эти могут привести к самой вершине, но рисковать, однако, никто не стал. Между двумя такими расселинами выступал скалистый мыс, напоминающий гигантский нос чудовищного каменного корабля. Высота его была никак не меньше двух тысяч футов, и один из всадников, вытирая пучком травы окровавленный клинок, заметил на самой вершине пика белое пятнышко. Сначала он подумал, что это облачко, потом услышал хлопок далекого выстрела, а секундой позже на край поля упало, словно брошенное с неба, ядро. Оказавшийся рядом капитан вытащил подзорную трубу и направил ее на вершину выступа. Смотрел он долго, а потом негромко свистнул.
– Что там, сэр?
– Крепость, – ответил капитан. Рассмотреть удалось только черные каменные стены над серо-белой скалой. – Чертова крепость. Чуть ли не в самом небе. Это Гавилгур.
Орудия произвели еще несколько выстрелов, но расстояние было столь велико, что ядра потеряли силу еще до того, как упали на землю. Они падали, как капли некоего кошмарного дождя, и капитан велел отъехать подальше, чтобы ненароком не попасть под обстрел.
– Их последнее убежище, – рассмеялся он, – но к нам, парни, оно не имеет никакого отношения. Разгрызать этот орешек придется пехоте.
Кавалеристы медленно двинулись на юг. Многие лошади потеряли подковы, так что их пришлось вести под уздцы, но ночная работа была выполнена отлично. Теперь остатки разбитой армии укрылись в Гавилгуре.
С правого фланга прокричал что-то сержант, и капитан, повернувшись к западу, увидел появившуюся из рощи колонну неприятельской пехоты. Полк сохранил артиллерию, но намерения драться не выказывал. Вместе с солдатами шли сотни гражданских и несколько рот маратхской пехоты. Все они направлялись к дороге, которая вилась между холмами, а потом уходила зигзагом вверх. Если эта дорога – единственный путь к крепости, подумал капитан, то да поможет Бог тем, кому придется атаковать Гавилгур. Он навел на пехоту подзорную трубу. Солдаты в белых мундирах, похоже, не проявляли интереса к британской кавалерии, но капитан все же велел прибавить шагу.
Еще немного, и британцы скрылись за поросшим сорго полем. Капитан повернулся и в последний раз взглянул на поднебесную крепость. Она стояла так высоко, что, казалось, парила над всей Индией.
– Поганое место, – пробормотал капитан и отвернулся.
Он сделал свое дело, и пусть теперь пехота карабкается к облакам и делает свое.
Полковник Уильям Додд наблюдал за британскими кавалеристами до тех пор, пока всадники в синих мундирах не увели своих усталых лошадей к югу и не исчезли за просовым полем. Командовавший маленькой полковой батареей субадар хотел развернуть пушки и открыть по неприятелю огонь, но Додд такого разрешения не дал. Смысла в такой атаке не было: не успеют артиллеристы зарядить орудия, как кавалеристы удалятся на безопасное расстояние. Он посмотрел на бьющие из крепости орудия. Никакого вреда противнику они не причинили, разве что произвели на всадников впечатление.
Путь до вершины занял более семи часов, и к тому времени, когда Додд все же добрался до ворот, легкие у него горели, все мышцы ныли, а форма промокла от пота. Полковник поднимался пешком, не пожелав садиться в седло, потому что, во-первых, конь устал, а во-вторых, хотел показать солдатам, что их командир идет вместе со всеми. Додд был высокого роста, с угрюмым, болезненным лицом, резким, неприятным голосом и неловкими манерами, но он хорошо знал, как заслужить уважение и восхищение солдат. Видя, что командир не едет верхом, хотя и мог бы, они не позволяли себе жаловаться на тяготы долгого, выматывающего силы подъема. Семьи, обоз и батарея еще только вступили на петляющую, коварную горную тропу, проходившую в конце, на протяжении более мили, над отвесным обрывом.