– Ведра! – вставил какой-то артиллерист.
– Приходите завтра, – отбивался индиец. – Завтра!
– Ты и вчера говорил то же самое, – напомнил артиллерист. – И вот я здесь.
– Где капитан Торранс? – спросил Шарп.
– Капитан болен, – нахмурившись, словно сам вопрос мог серьезно ухудшить состояние здоровья начальника, ответствовал писарь. – Его нельзя беспокоить. И что делает здесь мальчишка? Это же араб!
– Он здесь, потому что я сказал ему быть здесь. – Шарп обошел стол и уставился на бухгалтерские книги. – Ну и бардак!
– Сахиб! – Писарь лишь теперь осознал, что имеет дело с офицером. – Пожалуйста, сахиб! Встаньте по ту сторону стола. Так положено, сахиб. Я работаю здесь, по эту сторону, а вы должны стоять там, по другую. Пожалуйста, сахиб!
– Как тебя зовут?
Индиец скорчил обиженную физиономию, как будто вопрос задевал его честь.
– Я помощник капитана Торранса, – с достоинством ответил он.
– А Торранс болен?
– Да, сахиб. Капитан Торранс очень болен.
– Кто его заменяет?
– Я.
– Ты? Уже нет. – Шарп посмотрел на лейтенанта. – Что вам нужно, сэр?
– Подковы.
– Где подковы? – Шарп повернулся к писарю.
– Я уже объяснил, сахиб. Уже объяснил. – Индиец, невысокого росточка, пухленький, средних лет мужчина со скорбным, как у гробовщика, лицом и перепачканными чернилами пальцами, торопливо закрывал бухгалтерские книги с явным намерением убрать их подальше от посторонних глаз. – А теперь, сахиб, пожалуйста, встаньте в очередь.
– Где подковы? – повторил Шарп, наклоняясь к нервному писарю.
– Контора закрыта! – закричал вдруг писарь. – Закрыта до завтра! Все дела будут рассматриваться завтра. Завтра! Приказ капитана Торранса!
– Ахмед! – спокойно произнес Шарп. – Пристрели мерзавца.
Ахмед не понимал английского, но писарь этого не знал. Индиец всплеснул руками.
– Мы закрываемся! Закрываемся! В таких условиях работать невозможно! Я буду жаловаться капитану Торрансу! У вас будут неприятности! Большие неприятности! – Он бросил взгляд на дверь, которая вела в глубь дома.
– Капитан Торранс там? – спросил Шарп.
– Нет, сахиб. Капитана там нет. И вам нельзя туда входить. Запрещено. Капитан болен.
Шарп пересек комнату и толкнул дверь. Индиец отчаянно завизжал, протестуя против насилия, но прапорщик не обращал на него внимания. За дверью висела муслиновая занавеска. Посреди комнаты покачивался закрепленный на потолочных балках матросский гамак. Сама комната на первый взгляд показалась пустой, но тут из темного угла донесся напоминающий всхлип звук, и Шарп, повернувшись туда, присмотрелся повнимательнее. В углу, скорчившись, сидела молодая женщина. Несмотря на сари, она была скорее европейкой, чем индианкой. Женщина пришивала к бриджам золотую тесьму, но, увидев чужака, опустила руки. В широко открытых глазах застыл страх.
– Кто вы, мэм?
Женщина покачала головой. У нее были черные волосы и очень бледная кожа. Страх ее, наверное, ощутил бы и слепой.
– Капитан Торранс здесь? – спросил Шарп.
– Нет, – прошептала чуть слышно она.
– Он болен, да?
– Если он так говорит... – Лондонский акцент выдавал в женщине англичанку.
– Вам не надо меня бояться, милая. Я не сделаю вам ничего плохого. – Шарп попытался успокоить незнакомку, потому что ее трясло от страха. – Вы – миссис Торранс?
– Нет!
– Значит, работаете на него?
– Да, сэр.
– А вы знаете, где он?
– Нет, сэр. – Англичанка говорила очень тихо и смотрела на чужака огромными глазами. Лжет, решил Шарп. Но, очевидно, на то у нее есть основательные причины. Боится, что Торранс накажет, если скажет правду? Но кто она? Довольно миленькая. И совсем еще молодая. Наверно, бибби Торранса. Везет же некоторым. Ему стало немного грустно.
– Извините, что побеспокоил вас, мэм, – сказал Шарп и, одолев сопротивление муслиновой занавески, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Писарь покачал головой.
– Вам нельзя было туда заходить, сахиб. Жилое помещение! Только для капитана! Я буду вынужден сообщить мистеру Торрансу о вашем...
Шарп взялся за спинку стула и дернул его так, что индиец едва не свалился. Присутствовавшие одобрительно зашумели. Не обращая ни на кого внимания, прапорщик опустился на стул и пододвинул к себе бухгалтерские книги.
– Мне наплевать, что ты скажешь капитану Торрансу. Сначала расскажешь о подковах.
– Их нет, сахиб. Потерялись! – воскликнул писарь.
– Где потерялись и как?
Индиец равнодушно пожал плечами.
– Все теряется, – философски заметил он, осторожно пытаясь забрать у Шарпа гроссбухи. По пухлым щечкам стекал обильно пот. – Теряются, сахиб. Такова природа вещей. – Индиец потянул книги, но тут же опустил руки, наткнувшись на грозный взгляд прапорщика.
– Так... Мушкеты?
– Потерялись, – признал писарь.
– Ведра?
– Потерялись.
– Бумаги?
Писарь смутился.
– Бумаги? Какие бумаги, сахиб?
– Когда что-то теряется, – терпеливо объяснил Шарп, – об этом делается соответствующая запись. Таков в армии порядок. Понятно? Мы в армии, черт ее дери! Здесь и поссать нельзя, чтобы тебя кто-то не взял на заметку. Покажи мне записи.
Писарь печально вздохнул и раскрыл толстенный фолиант.
– Вот, сахиб. Здесь. – Испачканный чернилами палец уткнулся в страницу. – Бочка с подковами. Одна штука. Видите? Перевозилась на быке из Джамкандхи, утрачена при переправе через Годавари двенадцатого ноября.
– Сколько в бочке подков?
– Тысяча двести. – Длинноногий сержант-кавалерист вошел в комнату и остановился у порога, прислонившись к косяку.
– И на складе должно находиться четыре тысячи подков, так? – спросил Шарп.
– Вот, сахиб. – Писарь перевернул страницу. – Еще одна бочка, видите?
Прапорщик попытался разобрать чернильные каракули.
– Утрачена при переправе через Годавари, – прочитал он вслух.
– И вот еще, сахиб. – Индиец провел пальцем по строчке.
– Украдена, – прочитал Шарп. С носа писаря сорвалась, упала на страницу и расплылась капля пота. – Кто же ее украл?
– Неприятель, сахиб. – Индиец развел руками. – Их всадники повсюду.
– Всадники? Эти чертовы всадники готовы разбежаться от одного только взгляда, – горько усмехнулся высокий кавалерист. – Да они и яйцо у курицы не украдут, а не то что бочку подков.
– Конвой попал в засаду, сахиб, – стоял на своем писарь, – вот все и украли. – Он закрыл книгу.
Но Шарп еще не закончил. Отведя в сторону руку настырного индийца, прапорщик принялся листать страницы, отыскивая дату сражения под Ассайе. Запись нашлась, но сделана она была отличным от предыдущих почерком. Должно быть, учет вел сам капитан Маккей, и в заполненных им строчках слова "украдено" и "утрачено" встречались гораздо реже. Маккей отметил восемь ядер – затонули при переправе через реку – и две бочки пороха – украдены, а вот после битвы при Ассайе потери катастрофически возросли. За прошедшие недели не менее шестидесяти восьми быков лишились своего груза либо в результате несчастных случаев, либо вследствие действий неприятеля. Обращал на себя внимание и такой факт, что пропадали исключительно дефицитные вещи. Армия легко переживет утрату сотни ядер, но сильно пострадает от отсутствия запасных конских подков.
– Чей это почерк? – спросил Шарп, переворачивая одну из последних страниц.
– Мой, сахиб, – нервно переминаясь с ноги на ногу, ответил писарь.
– Как ты узнаешь, что что-то украдено?
Индиец пожал плечами.
– Мне говорит капитан. А когда нет капитана, то сержант.
– Сержант?
– Его здесь нет, сахиб. Повел конвой на север. Когда вернется, не знаю.
– Как зовут сержанта? – порывшись в записях и ничего не найдя, поинтересовался Шарп.
– Хейксвилл, – подсказал от двери кавалерист. – Тот еще прощелыга. Обычно нам приходится иметь дело с ним, поскольку капитан Торранс уж очень подвержен болезням.
– Вот черт! – Шарп поднялся и задвинул стул. Опять Обадайя Хейксвилл! – Почему его не отправили в полк? Он не должен здесь находиться! Ему здесь нечего делать!