Выбор – уехать или остаться – влек за собой роковые последствия, особенно для еврейского населения. Уже доходили слухи о жестокости фашистов, но некоторые считали их преувеличенными. Другие же, пережившие Первую мировую войну, вспоминали «культурных» и «вежливых» немцев[70]. Елизавета Дубинская, молодая еврейская женщина из Киева, вспоминала, что, когда пришло время эвакуации, ее семья разделилась:
Моя тетя попала в Бабий Яр, папина сестра, и дети ее, и сыновья, и все. Тетя Меня ее звали. Папина родная сестра, он очень, очень переживал, после войны он плакал и молился над ее фотографией. Они не понимали. Им ихний сын Нойка был, так он сказал, что надо взять пару белья и уехать, пока ты можешь. Она не верила ему. Он уехал, остался живой. А она осталась, ушла в Бабий Яр[71].
Историк Ицхак Арад отмечает, что советские эвакуационные органы спасли от гибели около 1,63 миллиона евреев, предоставив им убежище на востоке[72]. Но когда немцы стремительно приближались, ни члены местных советов, ни обычные люди не располагали ни временем, ни достаточными сведениями, чтобы принять решение, которому вскоре предстояло определить их участь.
Перед лицом опасности
Изначально Совет по эвакуации собирался вывозить людей и промышленность с территорий, находившихся под непосредственной угрозой бомбардировок или оккупации. В первые пять дней войны он распорядился об эвакуации детей, а также ключевых оборонных предприятий вместе с рабочими из Москвы, Ленинграда и других крупных городов, подвергавшихся воздушным налетам[73]. Из Москвы и Ленинграда отправились эшелоны с оборудованием и рабочими, а вслед за ними – составы, увозившие более 200 000 детей. Детей, разлученных с родителями, посылали в близлежащие села, считавшиеся защищенными от бомб[74]. Совет по эвакуации, работая в чрезвычайно напряженной обстановке, вывозил людей, продовольствие и оборудование в срочном порядке – иначе говоря, в условиях острой необходимости спасти и отправить как можно больше, пусть даже в неопределенном направлении. Люди, садившиеся в вагоны, понятия не имели, куда они едут. Как позднее отмечал уполномоченный Совета по эвакуации Погребной, предварительное направление зачастую приходилось определять на месте, в зависимости от положения на фронте[75]. Погрузка происходила в спешке, поэтому Совет по эвакуации не всегда мог проконтролировать, что именно увозили местные работники. Дубровин впоследствии вспоминал:
Конечно, в первые месяцы эвакуации наряду с объективными трудностями у нас было много ошибок и недостатков. Значительное число вагонов с эвакуируемым имуществом не имело адресов назначения, вагоны часто отправлялись на чрезмерно большие расстояния, грузилось много малоценного имущества. Желание эвакуируемых увезти все, ничего не оставить врагу приводило к тому, что вагоны порой загружались домашней мебелью, канцелярскими шкафами и столами, личными вещами, нередко металлом в ущерб более важному и ценному оборудованию заводов и фабрик[76].
Ил. 1. Эвакуация людей из прифронтовой зоны. Публикуется с разрешения РГАКФД.
Ситуацию усугубляла загруженность дорог. Навстречу поездам, отправленным в тыл, тянулись бесконечные эшелоны на фронт, в результате чего возникали заторы и огромные очереди.
В первые десять дней телефоны Совета по эвакуации надрывались от звонков – из наркоматов спрашивали об отправке. В. П. Зотов, нарком пищевой промышленности, сознавая, что под угрозой оказались ключевые пищевые комбинаты, просил Совет по эвакуации вывезти наиболее ценное оборудование из самых опасных регионов[77]. Но обращение Зотова конкурировало с отчаянными просьбами других предприятий[78]. Телефонная связь часто прерывалась, и Совет по эвакуации не мог дозвониться до ответственных работников в прифронтовых зонах. Уполномоченному Наркомата судостроительной промышленности пришлось лично ехать на север, в Кандалакшу, город, расположенный вдоль железной дороги, соединяющей Москву и Мурманск, поскольку из‐за сломанной телефонной линии дозвониться до Москвы было невозможно, а с момента, когда были получены распоряжения об эвакуации, из Кандалакши не поступало никаких сведений. В Кандалакше располагался крупный алюминиевый завод, а также «Североникель», комбинат по производству никеля, находившиеся в ведении НКВД и использовавшие труд заключенных. Сотрудникам НКВД удалось коротко известить Совет по эвакуации, что заводы сейчас в процессе погрузки и вскоре последует подробный письменный отчет[79].
72
73
ГАРФ. Ф. 6822. Оп. 1. Д. 550. Л. 11–12; Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О вопросе НКАП» от 27 июня 1941 г. // Известия ЦК КПСС. 1990. № 6. С. 208.