— Амулет? Извини… я пока не могу тебе ничего сказать, Серый… Мне нужно более тщательно изучить эту вещицу, показать её Галадриэль и моим советникам, убедиться в её подлинности… Оставь обломок у меня на некоторое время. Ну, скажем, на пару дней.
— Я… — Гэндальф секунду помолчал, — обещал вернуть его Гэджу.
— Непременно вернешь — если выяснится, что в амулете ничего особенного нет. Но… не сейчас. Ты устал, и нуждаешься в отдыхе… думаю, мы с куда большей плодотворностью сможем продолжить нашу беседу поутру. Да! — Владыка небрежно позвонил в колокольчик, и на пороге талана бесшумно возникла фигура эльфа в просторном долгополом одеянии — тотчас же, как будто слуга стоял прямо за дверью. — Аглор, друг мой, проводи Митрандира в гостевой покой и проследи, чтобы он ни в чем не нуждался… Увидимся завтра, Гэндальф.
Гэндальф поднялся и молча поклонился. Спорить и пытаться продолжать разговор было бессмысленно — тон Владыки был непреклонен и не приветствовал возражений. Да и не было в том нужды: волшебник действительно смертно устал и хотел сейчас остаться в одиночестве ничуть не меньше, нежели Келеборн.
21. Погоня
— Каграт, — сказал Саруман, — надо потолковать.
Маг не уставал внимательно приглядываться к орку, и порой ему начинало казаться, что он замечает в грубоватой физиономии Каграта знакомые черты, — а порой сами мысли об этом представлялись дикими, безумными и лишенными всякого основания. Действительно ли орк носит на груди «сит», или все это Шарки только примерещилось в неверном предрассветном полумраке, ему и амулет-то удалось увидеть лишь мельком… Чересчур уж невероятной казалась встреча, слишком нелепым и странным — случайное совпадение. Во всяком случае, Белый маг предпочитал не делать поспешных выводов — он никогда не был склонен к скоропалительным суждениям.
— Ну? Чего тебе, борода? — отрывисто спросил главарь. Старый козел Шарки подъехал некстати: орки лишь недавно закончили со сменой постов, утренней перекличкой, раздачей пайка и прочей постылой походной рутиной. После долгого и утомительного ночного рейда Каграту наконец хотелось спокойно похарчиться и пару часов покемарить возле костра. — Что стряслось?
Старик выглядел обеспокоенным.
— Эти, м-м… «новенькие», горцы, которых вы пригнали ночью. Рожи их прыщавые тебе еще не нравились.
— И что?
— Прыщи у них не только на рожах, а и на внутренней стороне рук. У двоих — небольшой жар.
— Они хворые, что ли?
— Находись мы в подходящих для этого условиях, я бы посоветовал тебе обособить их от остальных.
Каграт смотрел подозрительно.
— Обособить? Что еще за новости? Ты тут эти шарлатанские замашки-то брось, туману не напускай, говори внятно — что за хворь? Заразная?
— Есть подозрение на гнилую лихорадку.
Печеная луковица, которую Каграт держал в лапе, смачно шлепнулась в траву, до смерти перепугав спешащего по своим делам земляного жука.
— Ты уверен? — хрипло спросил орк.
Саруман секунду-другую молчал. Жар и «прыщи», в конце концов, могли быть и признаками десятка других, куда менее опасных хворей — по-настоящему-то мага насторожили припухшие узлы под подбородками у этих бедолаг, да едва заметная (пока еще) сыпь, кольцами проступающая на ладонях и внутренней стороне предплечий.
— Н-не совсем. Но тут лучше перебдеть, чем недобдеть.
— У них что, язвы по всему телу?
— Когда появятся язвы, будет уже поздно.
— Леший! — пробормотал Каграт. — Леший, леший! Куда я их обособлю? На тот свет?
— Явно была плохая идея — грабить ту горную деревеньку, — мимоходом заметил Радбуг. — Хотя откуда бы там гнилой лихорадке взяться, в этом медвежьем углу?
— Крысы и лисицы способны переносить эту хворь, — пояснил Саруман. — А лисьих шкур вы сколько оттуда притащили, Каграт?
Орк помрачнел.
— И что мне теперь делать с этими шкурами? Сжечь, что ли?
— Да. И радоваться, что уруки маловосприимчивы к гнилой лихорадке.
Каграт ожесточенно, чуть ли не со скрипом тер кулаком подбородок — верный признак того, что орк пребывает в глубочайшем раздумье.
— Ты сказал, — медленно спросил он у Сарумана, — что этих… болезных… только двое?
— Пока — двое. Но будет больше, если сейчас же не принять решительных мер. Горцев немедленно обособить в карантин и не спускать глаз со всех, кто сегодня хотя бы пальцем к ним прикасался.
— И с тебя, значит, тоже?
— Мне не страшна гнилая лихорадка.
— Заговоренный, что ли?