Каграт отчаянно ругнулся.
— Отступаем! Радбуг! Веди! — прорычал он, указывая на север. Кто-то из орков схватился за лук — и длинная черная стрела, свистнув в неподвижном воздухе, сняла с седла одного из нападавших.
Раздался яростный вопль: двое или трое всадников, приблизившись, метнули дротики — и удачливый стрелок, пронзенный насквозь, покатился по земле. Кагратовы молодцы с рычанием обнажили кривые, зазубренные, остро заточенные скимитары. Но против верховых, вооруженных копьями и длинными мечами, у них, пеших и проведших на ногах почти всю ночь, выстоять не было ни малейшей надежды — оставалось только бежать, подгоняя пленников, прорываться вперед, к устью Пасти, до которой оставалось всего-ничего, не более четверти мили.
Саруман на секунду обернулся, привскочил на телеге, рискуя получить копьем в лоб, вскинул руки в повелительном жесте. «Стойте!» — воззвал он к преследователям ясным громовым голосом…
Нет. Воззвания не получилось — ни громовым голосом, ни каким бы то ни было, потому что голос (то ли проклятый ошейник был тому виной, то ли просто проведенная под дождем промозглая ночь) внезапно отказался магу служить, и его страстный патетический призыв сорвался на жалкий и беспомощный хрип… А в следующий миг все смешалось: всадники налетели лавиной, стремясь разметать, смять, растоптать нелюдь копытами коней; их длинные копья без пощады разили направо и налево, со свистом рассекали воздух острые топоры на длинных рукоятях, тяжелые деревянные щиты плашмя опускались на головы врагов, имевших проворство увернуться от копья. Сталь залязгала о сталь, затрещало дерево, зазвенело железо; захрапели лошади, роняя с морд клочья пены, защелкали орочьи кнуты, воздух огласился яростными воплями, криками, стонами, рычанием и руганью, над местом схватки тучами заклубилась пыль. Это был не бой — мясорубка… Орки бежали, вяло огрызаясь, уворачиваясь от ударов, надеясь добраться до устья ущелья — но и туда наперерез нелюдям уже мчались роханские конники, стремясь отрезать врагам путь к отступлению. Один из всадников, опередивший товарищей, неожиданно вырос перед сарумановой повозкой, и испуганные мулы отшатнулись, сбились с ноги, взвились на дыбы; повозка дернулась, наскочила колесом на травянистую кочку, покосилась, перевернулась, посыпались на землю мешки и тюки… Волшебника вышвырнуло прямо под копыта роханского скакуна — тут бы ему и не поздоровилось, но в этот самый миг Каграт ловко достал здоровенного серого коня кнутом — и испуганный мерин прыжком перескочил через барахтающегося в пыли старика, едва не выкинув из седла незадачливого наездника. (Это был какой-то молодой белобрысый парень: плотная кожаная шапка слетела с его головы, и на секунду перед Саруманом мелькнула бледная веснушчатая физиономия с испуганно вытаращенными глазами). Сильная ухватистая лапища Каграта сгребла волшебника за шиворот, безжалостно потащила вперед, дернула, заставляя подняться.
— Живее, старый пень! Давай уже шевелись!
Ущелье — узкая каменная трещина, проходящая меж высокими отвесными стенами — было совсем рядом: в двадцати шагах… в десяти… в двух… Бежали мимо люди, мулы, гремели повозки, едва проходящие меж близко сдвигавшихся известняковых скал. Каграт вскоре отстал, присоединившись к своим парням, с луками в руках прикрывающим отступление. Ущелье оказалось ярдов двести длиной, извилистое, словно кишка, изобилующее закоулками и поворотами — оно выплеснуло беглецов в глубокую долину, окруженную со всех сторон крепкими бастионами отвесных утесов. Темнел в глубине долины густой лес, блестела на солнце серебряная лента горной речки, низвергалась по уступам западной стены живописными, окутанными радужным облаком струями водопада…
Впрочем, сейчас пленникам было не до красот природы: задыхаясь, они пластом повалились на землю, измученные и едва живые от усталости, пытаясь перевести дух и прийти в себя. Шум стычки отдалился и поутих, потерялся где-то за извивами ущелья; Радбуг движением руки остановил нескольких оставшихся при нем орков, порывающихся вернуться в Пасть и пустить в ход топоры и скимитары. Их вмешательство не требовалось: через несколько минут Каграт и еще десятка полтора уруков выскочили (скорее — в изнеможении вывалились) из ущелья и, отдуваясь и спотыкаясь на ходу, присоединились к остальным. Вожак, ничком бросившись в траву, устало замотал головой.
— Мы их отбили… Там место узкое, да еще поворот, лошадникам только по одному проехать. Один сунулся — мы и его завалили, и лошадь его заодно, заткнули дырочку, можно сказать. Больше желающих соваться сюда не нашлось… — Тяжело переводя дух, он перевалился на спину и хрипло хохотнул. — Углуц и трое лучников там остались на карауле, через час надо сменить… И заградительных щитов наделать, и дротиков, стрелы то рано или поздно закончатся. — Он кивком указал в сторону темнеющего неподалеку леса.