— Пока не явились эти… черные.
— Визгуны?
— Угу. И люди с ними — желторожие какие-то, с востока. — Орк скрипнул зубами, на лицо его набежала неясная тень. Договорил сдавленно и зло: — А с ними был он — ихний, самый большой шишкарь.
— Ангмарец? — пробормотал Саруман.
— Что?
— И что им от вас нужно было?
— Известно что — грязную работу делать. — Каграт окончательно потемнел лицом. Тростинка жалобно хрустнула в его кулаке. — Какого-то лешего мы им понадобились, в Замке служить да дыры задницами затыкать… правда, сладкую жизнь они нам там щедро посулили, сытость, довольство, игрушки всякие железные и прочие пряники…
— И вы согласились?
— Нет… не сразу. Мы пытались отбрыкаться, но… они были жуткие, как сама смерть! Глянешь разок — и жить неохота… Когда все пряники закончились, они кнуты в руки взяли и с теми, кто сопротивлялся, особо не цацкались — впрочем, таких немного нашлось. Остальные слюни пустили, легкой жизни и пряников возжаждали… и винить-то их за это нельзя — год тот для племени не слишком удачный был. Так что визгуны живо нас на первый-второй рассчитали и отправили строевым шагом в свой вонючий крысятник. Стариков и грудных младенцев только, почитай, и оставили…
— И что с ними сталось? — помолчав, спросил Саруман. — С этими… ненужными? Стариками и младенцами?
— Не знаю. Наверно, эти… уроды их тоже прикончили. Может, кому и удалось сбежать или спрятаться, понятия не имею… все-таки не все хотели в Замок идти. — Каграт опасливо огляделся, точно боялся, что кто-нибудь из «уродов» подслушивает их за ближайшим кустом. — Но я, во всяком случае, больше никогда никого не видел, — облизнув губы, добавил он хриплым шепотом.
Саруман молчал. Нечего тут было сказать… Слова, которые приходили магу на ум, все до одного были какие-то пустые и глупые, ничего не значащие, невесомые, бестолковые.
— И когда же это бедствие приключилось, Каграт?
— Не знаю. Давно.
— Пятнадцать лет назад?
— Может, и так… — Орк запнулся. Шарки, выпрямившись, смотрел на него пристально, пытливо, не отрывая глаз — и на какую-то секунду Каграту показалось, будто взгляд старика прошил его насквозь, до самых печенок, пронзил иглой, вскрыл, точно ланцетом, всю его темную замшелую орочью душу… Что-то было в этом худом сухопаром старикане, что-то странное, непонятное, неуловимое, будто острое стальное шило, неведомый стержень, спрятанный под коконом грязных серых лохмотьев… но тут же, через мгновение, наваждение пропало — словно на миг выглянувшее солнце вновь скрылось за тучу. И Шарки опять предстал перед орком как на ладони: обычный усталый старик, ободранный, лохматый, голодный, закованный в ошейник… Слегка натянуто усмехаясь, Каграт сказал:
— Пойдем, чего покажу.
Они двинулись вверх по течению реки, и через полчаса вышли из леса к подножию горного массива, где река разливалась в небольшое, Г-образной формы озерцо. С одной стороны прямо из воды воздвигалась отвесная стена, и воды реки низвергались по скалистым уступам в озеро бойким бурливым каскадом — над ним висел ореол брызг, и радуга, пойманная мириадами мельчайших капелек воды, висела над водопадом чудесной, завораживающей глаз сверкающей завесой. С трех других сторон озерцо обрамляли пологие песчаные берега, местами поросшие травой, камышом и цепкой овечьей колючкой. Между лесом и стеной скал открывалось неширокое свободное пространство, когда-то, очевидно, занятое посевами, но за пятнадцать минувших лет полностью перешедшее в собственность леса, поспешившего воспользоваться неглубоким плодородным слоем: тут и там торчали тоненькие жидкие кустики и невысокие деревца, как авангард неторопливо наступающей на берег тисовой рощи.
Возле подножия утесов местность заметно повышалась, и почва становилась более каменистой, непригодной даже для скудного земледелия; местами меж нагромождениями камней угадывались входы в пещеры, пробуравленные в скалах скорее самой природой, нежели стараниями чьих-то рук. Саруман заглянул в одну из пещер, которая была как будто больше и светлее других, окинул взглядом уцелевшие принадлежности незатейливого орочьего быта: выложенный камнями очаг в центре плотно утоптанного земляного пола, лежанки-выступы, застланные остатками плетеных из камыша циновок, вырубленные в стенах горизонтальные ниши, служащие, по-видимому, полками и содержащие всякий домашний скарб: глиняные горшки, берестяные ковши, плошки, выдолбленные из цельного куска дерева, костяные иглы и проколки, обрезки кожи, скребки, деревянную посуду, утварь, какие-то побрякушки из меди…