Выбрать главу

Свет исходил от огня, зажженного в камине, обычно холодного и покрытого слоем сухой и желтоватой книжной пыли. В кресле рядом с камином — наконец-то! — обнаружился и сам Саруман, облаченный в серый дорожный плащ, заляпанный вдоль подола грязью: волшебник сидел и разбирал почту, которой за время его отсутствия накопилось изрядно. Некоторые письма он бросал в огонь, едва распечатав и пробежав глазами несколько строк; другие откладывал в сторону — видимо, те, которые намеревался удостоить ответом. На вошедшего Гэндальфа он обратил внимания ровно столько, чтобы тут же про него позабыть.

— А, Серый… Приветствую. Ты еще здесь? Собственно говоря, я уже не надеялся тебя тут увидеть.

— Ты надеялся меня тут уже не увидеть. Понимаю, — посмеиваясь, заметил Гэндальф: Саруман явно рассчитывал, что к моменту его возвращения собрат по Ордену позаботится убраться из Изенгарда восвояси, и нисколько не считал нужным этого скрывать. — Как дела в Эдорасе?

— Тебя что, это вправду интересует? Где Гэдж?

— Понятия не имею. Я не видел его с полудня, — присаживаясь на лавку по другую сторону камина, Гэндальф лениво потер ладонями колени. — Хочешь сказать мне что-нибудь новенькое?

— Всё, что я хотел тебе сказать, я сказал.

— Правда всё?

— Ну, опустил некоторые эпитеты… — Саруман небрежно просматривал очередное письмо. Выскользнув из его рук, оно белой неуклюжей птицей порхнуло в огонь. На письме стоял герб королевского дома Анориенов.

— Эге. Депеша от наместника Белектора? — Гэндальф даже слегка удивился. — Не слишком ли непочтительно ты относишься к посланиям этаких влиятельных особ, м-м?

— Я отношусь к ним именно так, как они того заслуживают, ничуть не хуже, — процедил Саруман, не поднимая головы; то ли с дороги, то ли по какой иной необъяснимой причине он пребывал далеко не в лучшем расположении духа, а в такие моменты послания от «влиятельных особ» в Изенгард явно приходить были не должны. — Как ты думаешь, о чем там речь, в этой наиважнейшей «королевской депеше», будь она трижды неладна? Вероятно, о важных государственных и хозяйственных вопросах, о недороде в Анфаласе, о повальной нищете и безграмотности в Каленардоне, о напряженной военной обстановке в Умбаре? О мире во всем мире, быть может, о судьбах Арды и населяющих её народов, о светлом и безоблачном будущем для всего человечества? Как бы не так! В письме всё совершенно обычно — сплошное нытье, жалобы и хандра. Этот вселенский пуп, наместник Белектор, хранитель Короны Элендила, правитель всея Гондора и Западного Предела, кавалер Ордена Белого Древа и кто он там еще — короче, этот старый пень в очередной раз шлет мне приказание тотчас же — вот прямо сию минуту! — прибыть в Минас-Тирит, ко дворцу его светлейшей милости, дабы немедленно развеять овладевшую им сезонную скуку… а также занять пустующий стул в тронном зале, развлечь его последними сплетнями из жизни Рохана и мимоходом пользовать от желудочных колик! Которые конечно же не после очередной разгульной пирушки дали о себе знать, а приключились в результате заговора врагов и завистников, коварно подсуетившихся и напустивших на беднягу злые чары в виде безудержного несварения желудка… Старый жирный енот! Если он чем по-настоящему и страдает, так это запущенной формой празднолюбия… Чего ради я должен все бросить и мчаться за тридевять земель в Гондор — ради сомнительного удовольствия битый месяц с сочувственной физиономией выслушивать высочайшие жалобы на жизнь? Да пропади она пропадом, такая королевская почта! — Саруман мрачно усмехнулся. Решительно поднялся, шагнул к конторке, подтянул к себе чистый лист бумаги и принялся сердито черкать по нему пером, отрывисто повторяя каждую написанную фразу вслух:

— «Дражайший мой господин Белектор! С величайшим прискорбием вынужден отклонить ваше любезное приглашение нанести визит в Гондор единственно из убеждения, что причиной всех ваших многообразных и многочисленных недугов следует считать следующие вещи, а именно: неумеренное обжорство, пьянство и лень, а также некоторые другие пороки, о которых я даже говорить не хочу… Меньше надо жрать, Ваша милость, меньше жрать и больше работать — и тогда все ваши хвори и немочи как рукой снимет! Искренне ваш…»