Саруман был проглочен разверстой пастью огромного стенного шкафа. Он позвякивал внутри какими-то склянками, складывал в стоявшую на полу сумку пузырьки и блестящие, изуверского вида изогнутые металлические инструменты, напоминающие арсенал палача. На пороге комнаты топтался, отдуваясь, Эльвер, ученик гарнизонного лекаря — долговязый, прыщавый парень в неряшливо зашнурованных башмаках и длиннополом кафтане, надетом, показалось Гэндальфу, прямо поверх ночной рубахи — видимо, какое-то чрезвычайное происшествие вытряхнуло беднягу из теплой постели и заставило сломя голову мчаться за помощью в Ортханк. По-прежнему потроша шкаф, Саруман с раздражением пояснил:
— Один дуралей спьяну взялся колоть дровишки, неудачно взмахнул топором, промахнулся, разрубил себе ногу, теперь истекает кровью, ничего неожиданного… У этого бедолаги, Брана, есть в Изенгарде какие-нибудь кровные родичи? — спросил он у запыхавшегося посланца. — Сестра, брат, может быть, кто-то из родителей?
Голова Эльвера мотнулась на тонкой шее, словно глиняный горшок, надетый на длинный шест.
— Откуда? Он сам-то не здешний, не то из Энедвейта, не то с Минхириата… какие у него тут могут быть родичи? Так, разве какие знакомые…
— Ладно, — проворчал Саруман, — пусть будут знакомые. Гэдж, возьми фартук и повязки, мне понадобится твоя помощь. — Он уложил в сумку нечто, напоминающее начищенный до блеска медный цилиндр. Скользнул мимолетным взглядом по Гэндальфу. — Ошибся дверью, Серый? Твоя берлога двумя этажами выше.
Гэндальф не смутился.
— Если я могу быть тебе чем-то полезен…
— Не можешь. И было бы очень мило, если бы впредь ты не трудился докучать мне своим назойливым любопытством. Вы, двое, — он кивнул Гэджу и Эльверу, — идемте!
* * *
Дожидаясь окончания этой истории, Гэндальф задремал в уголке библиотеки.
Саруман явился вскоре после полуночи — усталый, но, кажется, вполне довольный, во всяком случае, постное выражение, присущее в последнее время его лицу, сегодня покинуло его; глаза его блестели, на высоких, четко очерченных скулах алел румянец, словно после нескольких чаш доброй изенгардской наливки. Присев в любимое резное кресло возле камина, он несколько секунд сидел неподвижно, закрыв глаза и опустив голову на грудь, но тут же вздрогнул, услыхав в углу слабый шорох, и схватил стоявший на столе тяжелый медный подсвечник. Сощурился, разглядев в полумраке сероватый силуэт Гэндальфа.
— А, это опять ты… Я уж подумал — крыса. Почему ты еще не у себя?
— Я и не подозревал, что для гостей в Ортханке установлен комендантский час, — небрежно заметил Гэндальф.
— Я полагал, ты любишь уединение, — буркнул Белый маг.
— Я ждал тебя, дружище. Ну, как все прошло?
— Пожалуй, лучше, чем я ожидал. — Чуть помедлив, Саруман — с явным сожалением, показалось Гэндальфу — опустил подсвечник обратно на стол. — Этому парню, Брану, топор воткнулся чуть ниже колена, разрубил голень… ну, я, кажется, об этом уже говорил.
— Паршивая рана.
— Не столько сама рана — её, в конце концов, промыли и зашили — сколько потеря крови. Этой животворной благословенной субстанции, питательных соков организма, исполненных жизненным духом — так, кажется, говорится в медицинских трактатах… Потеря более четырех пинт крови грозит человеку неминуемой смертью.
— Да. И разве эту потерю можно восполнить извне?
— Разумеется. Если знать, как это делать.
— А ты… знаешь?
— Знаю. — Саруман говорил глухо, сквозь зубы, и тон его явно не приветствовал дальнейших расспросов. — Это несложно. Берешь кровь у одного человека и впрыскиваешь в вену другому. Вот и… и все.
Гэндальф пошевелил бровями. Все это было как-то неожиданно.
— А тебе что, приходилось и раньше это делать?
— Я достаточно много раз ставил подобные опыты. На животных.
— А на людях?
Белый маг долго молчал, прежде чем ответить. Наконец неохотно разжал губы: